Павел Васьков - Пепел

По мере подъема наверх дышать становилось все труднее. Легкие забивались серыми частицами пепла и пыли, которые также попадали и на глаза. На удивление больше сотрудников в форме я не встретил. От подъёма к самому жерлу меня отделял только железный забор. Раз за разом приходилось закрывать лицо курткой от жарких испарений, которые выплевывал из себя вулкан. Он был похож на огромную кастрюлю с водой, которую забыли на плите и вот-вот она должна была закипеть и сбросить с себя крышку.

Я перелез через железную изгородь. Видимость была нулевая. Я старался просто пробираться выше. Долго идти не пришлось. Возле самого жерла стояла невыносимая жара, подняться сюда мог только сумасшедший или тот, кто не боится смерти.

Я вытащил книгу и открыл её в последний раз. Она была пуста. Все мое жизнеописание как ветром сдуло с белых страниц. Осталось только название на обложке: «Vita et fata». Без лишних церемоний я швырнул книгу в самое сердце пекла. Она была в полете примерно секунд пять, но мне показалось это вечностью. Я видел, как её листы начали чернеть по краям, постепенно превращаясь в пыль, из которой состоим и все мы на этой грешной земле.

Я почувствовал огромное опустошение и облегчение одновременно. Я молил Всевышнего, чтобы он перенес меня на крыльях во Флоренцию, туда, где была она. Но вместо божественного одарения я услышал голос позади себя:

– Ты все сделал правильно, Марк, – это был Альберт.

Вместе с ним были ещё двое молодых, крепкого телосложения, парней, одетых по подобию своего предводителя. Я прошел мимо них и направился вниз, почувствовав явный отток сил после проделанного пути.

Он добавил мне вслед:

– Но и это ещё не конец.

Мои глаза наполнились яростью.

– Не конец?!! – возмутился я.

– Ты должен будешь пойти со мной.

– Пошел к черту! – с этими словами я попытался приблизиться к нему и нанести удар, но силы меня подвели, и вместо того, чтобы ударить его, я завалился наземь прямо перед ним.

Отведав немного вулканического пепла на вкус, я поднял на него полный ненависти взор, стоя на коленях. Через мгновение я почувствовал сильный удар сзади и потерял сознание.

В самый разгар новогодних праздников в Санкт-Петербурге прошел один из самых продолжительных снегопадов за последние лет сто. Жители, привыкшие прогуливаться по просторным тротуарам спальных районов, теперь были вынуждены добираться до остановок общественного транспорта по узеньким тропинкам, то и дело погружая ноги в снег по самые колени, пропуская встречных прохожих. Немногим лучше обстояло дело в историческом центре города. Здесь уборочная техника умудрилась прочистить дорожки пошире, и тот кавалер, что отважился вывести свою даму на прогулку в эти снежные дни, имел уникальную возможность проверить крепость своих левых плечевых мышц, когда навстречу ему двигался оппонент. В общем сказать, свободного места в городе стало меньше, а новогодние праздники, притягивающие в Санкт-Петербург десятки тысяч туристов, делали борьбу за это место ещё более ожесточённой.

Именно в один из таких праздничных дней на Московский вокзал прибыл ночной поезд из Москвы. В то время, когда проделать этот путь уже можно было за два с небольшим часа, многие продолжали пользоваться более дешевыми ночными составами с плацкартными местами.

Из вагона поезда вышел молодой человек, на вид лет тридцати. Он размял свое тело после долгой и неудобной поездки в дубовом кресле. Звали его Константин. Он приехал в Санкт-Петербург абсолютно спонтанно. Константин был один из тех многих, замученных заживо столичной суетой, офисных клерков. По счастливому случаю обездоленный собственной семьёй, он имел право распоряжаться своей жизнью, как ему соблаговолит, и как итог он предпринял попытку побега от зимней депрессии в Северную столицу. Он полагал, что смена места тюремного заключения обладает веянием свободы. Подъезжая к Петербургу, Константин почему-то вдруг вспомнил Балаклавскую бухту, дом родителей, рыбацкую лодку отца, на которой они вместе возили туристов на секретные пляжи. Но даже если весь поезд Москва – Санкт-Петербург вспомнил бы о теплых крымских деньках, это не помогло бы растопить метровые снежные сугробы у Московского вокзала.

Константин забронировал себе небольшую однокомнатную квартиру на набережной реки Мойки на несколько дней, заплатив за неё раза в три больше обычного. Хозяйка квартиры, которая ждала нашего героя у подъезда в оговоренное время, была совсем ещё юная девушка, её звали Аня. Она наскоро показала Константину квартиру, улыбнулась и удалилась со словами: «Звоните по любым вопросам, либо найдёте меня в баре напротив, через реку. Меня Аня зовут. Всего доброго». Мебели было немного, но все было новое и современное. Костя сразу подметил камин и стопку дров возле него. «Вот чем я точно воспользуюсь, и не раз», – сразу подумал он. Соваться сегодня в город он даже не планировал, Константин вообще не любил толпу. Он считал, что от неё веет неполноценностью и вообще это было небезопасно. Костя заварил себе горячего чая, доел остатки провизии, которую он взял с собой в поезд и принялся изучать интерьер дома. Помимо светлого гардеробного шкафа, в комнате также был стеллаж, сверху донизу заставленный книгами и винтажное кресло-качалка. Костя любил пересматривать книги, изучать обложки, сравнивать года издания, чувствовать их запах и историю. Ему куда важней была история книги, как предмета, нежели того, что в ней содержалось. Но несмотря на свою эмпиричность, Костя много читал, скорее из спортивного интереса, нежели любви к литературе. Но всё же читал. Также Костя обнаружил две двери, которые вели в другие комнаты. Он попытался открыть их, но они обе были закрыты. Можно было сделать вывод, что квартира являлась вовсе не однокомнатной, просто хозяин по какой-то причине решил запереть остальные комнаты.

Судя по всему, книги давно никто не сортировал, многотомники Дюма перемешались с Пастернаком и Довлатовым, «Кладбище забитых книг» Сафона было раскинуто по разным полкам. Константин – педант по натуре, привыкший к порядку, счел этот факт вызовом и когда он закончил каталогизировать собрание книг по алфавиту, день приближался к своему окончанию. Он включил телевизор, прошелся по каналам и выключил его. «Все те же надоевшие лица», – подумал он и вернулся к стеллажу с книгами. Во время разбора книг он приметил себе одну. Автор был ему неизвестен – некто Марк Исаев. Костя провел пальцами по вдавленным буквам на твердой обложке, «Vita et fata» – прочитал он. Название заинтересовало его.