Вера Колочкова - Летят перелетные птицы [= Анино счастье] [litres, авторский текст]

Встряхнула головой, глянула на Юлю, как та шевелит губами. Напряглась, ловя конец фразы:

– …Так что не стоит он таких сильных переживаний, поверьте мне…Хлебнул совестливого страдания, вашей влюбленностью его, как перцем, приправил… Такой вот суррогат самоуважения получился. Консервированный. А что делать? Весь он в этом и есть, Сашка Синельников…Вот утрясется этот медицинский скандал с Варей, и больше он у вас в Варенцово не появится…

– В Одинцово.

– Ну да, в Одинцово.

– Вы знаете, Юля, я лучше пойду… – едва поднялась на ватных ногах с дивана. – Где у вас тут…выход…

– Анечка-а-а-а… – понеслось ей в спину насмешливое, сочувствующее. – Ну что же вы так, ей богу… Постойте, я вас до двери провожу…

На улице ни урагана, ни дождя не было. Город жил своей воскресной жизнью, повизгивал автомобильными сиренами, терзал ветром опавшие листья, готовился к наступлению сумерек.

Захотелось тишины, и она свернула в какой-то тихий переулок, оказавшийся проходом к небольшой церковке. Огляделась – куда бы присесть… Ноги совсем не держали.

Напротив церковной ограды обнаружился чистый скверик с полукругом скамеек. Села, уставилась на луковки куполов. Пусть за что-то внешнее, очень надежное глаз зацепится. Изнутри пока зацепиться не за что. Там, внутри, полное происходит землетрясение…

Нельзя думать. Надо тихо сидеть, пережидать. Смотреть на луковки куполов, не отрывая взгляда. Даже шевелиться – нельзя. Шевельнешься, и все внутри начнет ходуном ходить, болью перекатываться. И дышать надо осторожно. Вдох-выдох, вдох-выдох…

Вот закончатся ужасные толчки землетрясения, а там… А что – там? А там полная разруха будет. Но разруха – это уже результат. А пока – надо просто переждать. Через боль, через опустошение, через дикое недоумение. Через отторжение своей же собственной человеческой сути. Презренной – сути.

Из сумки, лежащей на коленях, периодически неслись телефонные позывные – Леха, наверное, потерял. Надо бы ему сообщение отправить. Разговаривать она с ним не сможет, конечно.

С трудом отодрав глаза от куполов церковки, дернула молнию на сумке, достала телефон. «У меня все в порядке, ночую у родителей». Пискнув, сообщение отправилось по месту назначения и…вроде как отпустило немного. Словно и частичку своего землетрясения вместе с ним отправила. И тело ответило легкой судорогой, будто где-то там, внутри, собирались с силами спасительные слезы. А и впрямь – хорошо бы сейчас поплакать.

Совсем уже близкие, казалось бы, слезы спугнул шорох шагов по гравийной дорожке. Подняла голову – точно, женщина какая-то идет… Прямиком к ней идет, будто других скамеек в сквере больше нет!

Тяжело усевшись рядом с ней на скамью, женщина глянула искоса, медленно стянула с головы темный платок, принялась складывать его в аккуратный квадрат. Очень она странно свой платок складывала, будто процедура эта имела к ней, рядом сидящей, прямое отношение. Положила платок в сумку, застегнула молнию, произнесла тихо, опять же будто к ней обращаясь:

– Ну, вот…

Господи, что этой женщине от нее нужно? Шла бы себе…

– Простите меня, что спрашиваю… У вас какое-то горе, да?

Конечно, захотелось огрызнуться. Бросить ей в лицо что-нибудь этакое, навроде – вам-то какое дело? Но вместо этого лишь пожала плечами да произнесла тихо, стараясь вложить в голос побольше вежливого отчуждения:

– Нет. У меня все хорошо. Спасибо.

– Да где уж там – хорошо… Я как вас увидела, когда в церковь шла, сразу почувствовала, что с вами что-то не так. Вышла, а вы все в той же позе сидите. Дай, думаю, подойду… Может, помогу чем человеку.

– Спасибо. Вы ничем помочь мне не сможете.

– Ну, хорошо… А только, знаете… Человеческое потрясение, это такая штука опасная, что не дай бог, если рядом в этот момент никого не окажется… Ну, чтобы хоть какое-то слово сказать…

– Ладно. Будем считать, что вы это слово сказали. Все?

Она резко повернула к ней голову, глянула в лицо. Обыкновенное лицо пожилой женщины, изборожденное вдоль и поперек морщинами. Ничем не примечательное. Вот только глаза…

Что-то было в этих глазах такое, что вмиг прогнало ее злобную вежливость. Будто сама ее величество вселенская мудрость на нее глядела, окруженная бороздками глубоких морщин. Спокойная, нежная мудрость. Где-то она видела уже эти глаза… Вернее, выражение этих глаз…

– Да… У меня…потрясение. Да, вы правы… – произнесла тихо, не узнавая своего голоса.

– Ну, вот и хорошо, что потрясение. Значит, Бог послал. Благодарить надо.

– Что? Почему…благодарить?

– А как же? Бог посылает человеку состояние потрясения, чтобы ему помочь, как говорится, шанс дать. Не все люди достойны потрясения-то. Да не каждому оно и посылается. Вот вы, значит, удостоились. Своего, личного, собственного. Благодарить надо.

– Что вы говорите, я не понимаю…

– А чего тут понимать? Наверное, там, наверху, виднее… Наверное, не той вы дорогой пошли, заплутали где-то маленько. Вот вас и пожалели, растрясли как следует, подкинули душонку вверх, разорвали на кусочки. Чтоб, стало быть, появилась у вас возможность ее по-новому собрать, в новом качестве. Соберете – будете жить, а нет – так и суда нет.

– Это что же… как паззл, что ли?

– Ну, я уж не знаю, как это у вас теперь по-модному называется… Какая, в общем, разница? Тут, главное, особое старание приложить надо. Напрячься, переосмыслить… Немногие способны по-настоящему свою природу переосмыслить. И свою жизнь тоже. Сразу принимаются руки заламывать да кричать – за что, господи? А кричать-то вовсе и не надо. Надо спокойно спросить – для чего…

– А если… Если я не знаю, для чего?

– Значит, время для ответов еще не пришло. Оно придет, вы не сомневайтесь. Только его мимо пропустить нельзя. Сами почувствуете, когда придет. Если живая потребность есть, обязательно почувствуете.

– А если не почувствую?

– Ну что ж, тогда время просто вылечит… Хотя это будет уже другая история.

– Почему – другая?

– Потому что вылеченный временем – как больной с вялотекущим заболеванием. Вроде особо и не беспокоит, а есть. А переработавший потрясение себе во благо – совсем другой человек. По-новому здоровый. Понимаете?

– Ну, допустим… Допустим, что так… А сегодня, сейчас мне как жить?

– Да обычно, как. Жить и жить. Прийти домой, поужинать да спать лечь.

– Трудно…

– Оно понятно, что трудно. А кому легко? Думать надо, перерабатывать в себе, напрягаться. Это большой, очень большой труд. Но все равно – надо… Если жить хотите…

Они замолчали, сидели рядышком в густившихся сумерках, плечом к плечу. Вдруг женщина, будто опомнившись, завозилась тяжело, пытаясь подняться со скамьи:

– Ну ладно, заболталась я с вами, а мне ведь идти пора… Внук дома один, он у меня инвалид… Недавно ему кресло новое купили, до конца не освоил еще. Помочь на первых порах надо.