Евгения Серпента - Господа гусары, молчать!

— Вот что, может, тебе уехать пока куда-нибудь? — предложил он. — Разбитое сердце всегда лечили путешествиями.

— Ну да, барышни ездили на воды, а молодые люди — на Кавказ.

Алена помрачнела, вспомнив господ гусаров, которых потребовала сослать туда в случае, если будут сачковать в интимных делах. Как давно это было. Как будто в прошлой жизни.

— Хочешь, съезди куда-нибудь на море. Или к бабушке.

На море не хотелось. Бабушка Оля, мать отца, жила в маленьком поселке, скорее, на хуторе, в Калининградской области — почти за границей. Было ей уже за восемьдесят, последний раз Алена видела ее лет пять назад. Показалось заманчивым забиться до конца лета в дикую глушь, где только леса и озера. И людей по пальцам пересчитать. Чтобы никого не видеть.

— Поеду к бабушке.

— Хорошо, — кивнул отец. — Отойдешь немного, возьму тебе билет. Только давай еще насчет учебы подумаем. Пока время еще есть. Могу сделать тебе в Москву перевод.

— Пап, а за границу нельзя? Хочется полностью все поменять.

— Эх, когда можно было, ты не захотела. Хотя мать тебя все равно не отпустила бы. Сейчас сложнее. Надо подумать. То, что платно, неважно, не проблема. В язык все упирается. Потеряешь минимум год, а то и все два.

— С английским у меня проблем нет, — возразила Алена.

— Так быстро тебе студенческую визу не сделают ни в Англию, ни в Америку. Ладно, завтра попробую разузнать, как и что. Жаль, конечно, будет тебя отпускать, но если это тебе поможет…

На следующий день Алене стало получше, хотя из комнаты она почти не выходила и большую часть времени спала. Света заглядывала время от времени узнать, как дела.

Интересно, почему она мне не нравилась, подумала Алена, нормальная ведь тетка. Может, потому, что считала, будто Света отобрала у меня отца? А ведь мы вполне могли подружиться.

Отец пришел с новостями, причем неожиданными.

— Платно, конечно, но оформлено будет переводом, и ты ничего не потеряешь. Все тот же национальный университет госслужбы в Будапеште. Там есть международная программа, обучение на английском. И специальности, в принципе, стыкуются.

— Это реально возможно? — Алена аж с кровати вскочила.

— Ты забыла, кто твой отец? — усмехнулся он. — Только надо все быстро делать. Если да, значит, давай после ужина сядем, заполним все анкеты, заявление и сразу бумаги на визу. А дальше уже моя забота. Уверена, что справишься? С языком?

— Я еще позанимаюсь до конца лета. Мне как раз надо голову чем-то забить. Чтобы не думать… А там еще и венгерский придется с нуля. Пусть на бытовом уровне.

— Ну и отлично, — отец поцеловал ее в лоб и вышел.

И он не обманул, все действительно получилось быстро и без проблем. Через неделю пришло письмо с подтверждением зачисления, а вопрос с визой должен был решиться к концу лета. И особых причин сомневаться в положительном ответе не имелось.

Полтора месяца до конца августа Алена провела у бабушки под Нестеровом, в поселке почти у самого стыка литовской и польской границ. Название города, через который пришлось проезжать, показалось подлой насмешкой. Как будто все мироздание поставило себе целью напоминать о Стасе каждый день по тысяче раз. Как будто она и так не вспоминала о нем постоянно. Да, боль немного притупилась. Но не все ли равно, каким ножом резать — тупым или острым? Наверно, тупым даже мучительнее. Потому что медленно — бесконечно.

Целыми днями Алена бродила по лесу, купалась в речке или в озере, занималась английским, по вечерам играла с бабушкой и ее подружками в подкидного дурака и секу. Пару раз съездила на велосипеде в соседнее село — в клуб, где были танцы и кино. За ней даже попытался ухаживать какой-то местный тракторист. Иногда утром она просыпалась и не могла сообразить, что ей приснилось, а что ее настоящая жизнь: вот эта сонная провинция с застывшим временем или Петербург и события последних шести месяцев.

А потом внезапно совсем другой мир. Будапешт, в который Алена влюбилась с первого взгляда. Солнечный, веселый, чувственный, как будто чуть хмельной от сладкого токая. Дунай, по которому плавают прогулочные кораблики и желтые автобусы-амфибии. Язык, от которого мозги заплетаются в косу. «Идвёзлём, — твердила она, пытаясь запомнить самые нужные слова, вроде «здравствуйте», «до свидания» и «спасибо». — Висонтлаатаашро, кёсёнём». Но они тут же улетучивались из головы, как будто дразнились. Жгучий гуляш. Купальни. Руинные пабы в квартале Эржебетварош. Ну да, и университет, конечно.

Алена сняла комнату в апартаментах в самом центре, на проспекте Андраши. Ее соседями были пожилая англичанка с пучеглазой собачкой и толстый байкер из Дании. Они сталкивались на общей кухне, старательно выговаривали это самое «идвёзлём», а потом переходили на английский. Не прошло и месяца, как Алена уже разговаривала на нем совершенно свободно.

И все бы ничего, если б не одна мысль, которую она ненавидела. И за которую ненавидела себя.

Как бы она была счастлива в этом сумасшедшем городе со Стасом. Потому что Стас и Будапешт были как будто братья-близнецы.

Поиск по картинкам ничего не дал. Либо «подобных изображений не найдено», либо миллион не тех. Яндекс даже добросовестно нашел пару фотографий Алены в ВК, но здание так и осталось неопознанным. Знакомый компьютерщик тоже не обрадовал: запись была сделана через мобильное приложение, поэтому определить нахождение источника не представлялось возможным.

Стас все еще надеялся и чего-то ждал. Может быть, Алена выложит какую-нибудь другую фотографию, по которой можно будет выяснить, где она. И старался не думать о том, что дальше. Ну, допустим, она… в Австралии. Лететь туда и искать ее там? Только для того, что услышать: «Я не хочу тебя видеть»?

Время шло, и на смену надежде пришла апатия.

Ты ведь с самого начала знал, что этим закончится, так чего теперь дергаться? Ничего уже не исправить. Судьба сдала тебе козырной туз, а его побил джокер. Вот и сиди теперь с шестерками на погонах. Такой девушки, как Алена, в твоей жизни уже не будет. И чувств таких — тоже. Можешь мусолить воспоминания до конца своих дней. Или попытаться забыть ее. Если получится, конечно.

Осень выдалась быстрая, все вокруг умирало торопливо, с истеричным надрывом. Как будто этот год был последним в существовании мира. Середина октября больше напоминала ноябрь. Всего один ураган — и деревья уже стояли голые. Тяжелое небо висело над крышами, с утра казалось, что наступил вечер. И на душе у Стаса было то же самое: мрак, грязь и безысходность.

Однажды в выходной Карп вытащил его в бар. Настроение у них было в одной тональности: Иван расстался с Лизой и наивно полагал, что жизнь кончилась.