Шейла О'Фланаган - Пропавшая жена [litres]

Потом она не могла поверить своим глазам. Кэрол сидела на диване, пытаясь как-то собрать воедино мысли и эмоции, которые ее обуревали, и вдруг увидела, что по саду идет Агнесс. Услышав звонок, Кэрол сначала не ответила и не открыла дверь, но Агнесс снова и снова звонила, и проще было открыть и попросить уйти и зайти как-нибудь в другой раз. Она не понимала, зачем та пришла, ведь впервые Кэрол увидела ее на похоронах: на свадьбу Агнесс не приехала, потому что была в тот момент со своей девушкой, Берти, в Штатах.

Кэрол не очень много знала об отношениях Агнесс и Берти: в то время однополые пары, открыто заявляющие о своих отношениях, были редкостью, и она других таких пар не знала. Рэй сам чувствовал себя неловко, когда рассказывал о выборе сестры. А мистер и миссис Вейр вообще были вне себя и отказывались признавать, что Берти все-таки не просто подруга их дочери. На самом деле единственный раз Кэрол слышала, как они говорили об этой паре – когда обсуждали их карьеру в юридических кругах. Тогда в голосе Бетти было слышно даже нечто вроде уважения. А после Рэй сказал, что его мать предпочла бы иметь возможность говорить всем, что ее дочь состоит в законном браке и у нее есть дети.

Агнесс была нотариусом, а Берти работала в юридическом отделе Европейской комиссии и в данный момент находилась в краткосрочной командировке в Брюсселе.

– Поэтому я сейчас одна, – объяснила Агнесс Кэрол, когда вошла в неубранную гостиную. – Вот я и подумала, что неплохо было бы тебя навестить и посмотреть, что ты делаешь.

Кэрол вздрогнула и сообщила, что у нее все хорошо, но Агнесс продолжала с ней беседовать и предложила помочь, чем возможно. Кэрол слушала все это довольно невнимательно, потому что все еще была потрясена до глубины души тем фактом, что под сердцем у нее ребенок Рэя. Несмотря на результаты теста, она не могла в это до конца поверить. Именно это она и пробормотала, когда старшая сестра ее покойного мужа вошла в комнату с чаем, который сделала для них обеих. Агнесс чуть не уронила поднос.

– Ты смеешься надо мной? – она уставилась на Кэрол с недоверием. – Это невозможно.

– Мы хотели ребенка, – сказала Кэрол. – Мы очень расстраивались, что я не беременела. А теперь он никогда не увидит своего ребенка…

Она разразилась слезами, и Агнесс обняла ее и стала баюкать, словно маленькую.

Агнесс была уверена, что ее родители будут счастливы услышать эту новость, что они даже захотят, чтобы Кэрол переехала к ним в Доунгол на какое-то время, но Бетти и Джордж Вейр не проявили никакого интереса к положению своей невестки.

– Они не хотят знать, – сказала Кэрол несколько дней спустя Агнесс, которая позвонила ей после работы. – Бетти сказала, что теперь слишком поздно, и просто повесила трубку.

– Я уверена, что она изменит мнение в конце концов, – уверяла ее Агнесс.

– Это не имеет значения.

Кэрол пыталась понять, связано ли отсутствие интереса у Бетти и ее мужа к ее беременности с тем, что они всегда ее недолюбливали. Когда они с Рэем приезжали к ним в гости (считаные разы), они держались официально-отстраненно, хотя она изо всех сил старалась им угодить. Теперь ей было все равно. Ее бросало из стороны в сторону – от радости по поводу беременности и скорби из-за потери мужа и родителей, и эти эмоциональные качели выматывали и высасывали все силы. Она не могла всерьез переживать по поводу равнодушия свекров. В течение всей беременности она испытывала горькое ощущение вины: каждый раз, когда ее охватывало счастье, она моментально начинала корить себя за это и чувствовала себя предательницей. И заканчивалось все слезами. Так что чего-чего, а эмоций ей хватало.

Постепенно, очень-очень медленно, периоды скорби стали укорачиваться, а периоды счастья увеличиваться. Агнесс поддерживала ее во всем, так же как и Берти, которая вернулась из командировки. Три женщины объединились, и, когда родилась Имоджен, улыбчивая, красивая и здоровая девочка, они все трое были счастливы. Кэрол было плевать, что Бетти и Джордж не позвонили и не прислали даже открытку – любви и заботы, которой окружили ее и ребенка Агнесс и Берти, хватало с лихвой.

Когда Имоджен было шесть месяцев, пришло интересное предложение.

Лилиан Фурнье, мать Берти, управляла пансионом в одиночку вот уже много лет, но недавно упала и сломала руку. Берти поехала в Прованс ей помочь, а вернувшись, сделала предложение Агнесс и Кэрол. Лилиан в свои шестьдесят восемь лет была еще вполне в силе, но падение ее подкосило, и она задумалась о том, что ей в пансионе нужны помощники. Берти пробыла с ней в Провансе месяц и теперь считала, что было бы здорово всем им туда отправиться и помогать ее матери. Кэрол эта перспектива одновременно и пугала, и возбуждала: ее опыт путешествий за границу ограничивался парой отпусков с Рэем в Коста-дель-Соль, а три года изучения французского в школе обеспечили ей лишь начальный уровень владения языком. Переезд в другую страну был, конечно, серьезным шагом.

– Я могу взять перерыв на срок до пяти лет, – сказала им Берти. – Сомневаюсь, что мы пробудем там так долго, но разве не чудесно будет нам всем вместе провести там какое-то время? Мы уже говорили об этом раньше… – она повернулась к Агнесс, – но тогда решили, что время неподходящее. И пусть я в глубине души уверена, что мы не относимся к тем людям, кто всерьез захочет остаться в глуши и наслаждаться прелестями провинциальной жизни, разве можно упустить шанс проверить это?

Агнесс согласилась. Она уволилась из фирмы, где работала, Берти взяла отпуск за свой счет, а Кэрол получила паспорт на Имоджен. И три недели спустя после разговора об этом они выехали в Прованс.

Кэрол была совершенно очарована пансионом «Лаванда». Двухэтажный особняк был расположен в симпатичном саду недалеко от моря. В нем было двенадцать спален и отдельное крыло для семьи. Лилиан Фурнье с удовольствием приняла их в семейном крыле – она жила там одна вот уже десять лет, с тех пор как умер ее муж, который был значительно старше. Она немедленно влюбилась в Имоджен и решила для себя, что будет с ней разговаривать только по-французски.

– Чтобы у нее не было этого ужасного акцента, как у ее матери, – сказала она Берти, которая засмеялась и заметила, что остальные французы будут все равно слышать в речи Имоджен акцент, только уже прованский. На это Лилиан фыркнула и сказала, что она гордится тем, что родилась на юге Франции и что в мире нет лучшего места для жизни.

После пережитого ужаса, после жуткой аварии, унесшей всю ее семью, в Провансе душа Кэрол начала выздоравливать. Хотя печаль никуда не делась, здесь она больше не сидела в четырех стенах, напялив на себя старый тренировочный костюм и глядя неотрывно в окно часами. Вместо этого, пока Агнесс занималась счетами, а Берти сосредотачивалась на маркетинге, она превращалась в активную и очень успешную домохозяйку, к которой мадам Фурнье испытывала огромную благодарность и уважение. Кэрол была бы счастлива остаться в пансионе навсегда, но, когда Лилиан решила выйти замуж, поняла, что это невозможно. Она с трепетом слушала разговоры о возможных планах. Ей не хотелось ни ехать с Агнесс и Берти в Штаты, ни возвращаться в Ирландию. И хотя ее французский был уже совершенно свободным, не считая легкого ирландского акцента, все же она не была уверена, что найдет другую работу. Когда Лилиан сказала ей про возможность стать домработницей у Делиссанджей, она тоже сомневалась, но, поговорив с Люси по телефону, решила, что нужно принять это предложение. В конце концов, подумала она, меня здесь ничего не держит. А Люси по телефону казалась очень милой и сказала, что будет рада видеть ее и Имоджен, с которой ее сыновья могут потренировать свой английский.