Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

Свобода от Майлза Бриджера.

Я спешу поскорее вернуться в гостевой домик. То, как он смотрит, то, как он стоит, то, как исходящая от него атмосфера уныния липнет ко всему вокруг, вызывая у меня желание еще раз принять душ…

Минуту спустя, вернувшись к себе, я браню себя за чрезмерную реакцию. У нас с ним было всего одно свидание. Одно. Он был странный, пытался поцеловать меня, и он не в моем вкусе. После этого он в течение двух недель звонил мне каждый день и наконец перестал, когда понял столь явный намек.

Он просто занудный, неуклюжий парень. И он добрый. Я не говорила еще о том, что он добрый. Он просто… не в моем вкусе.

Нужно быть к нему снисходительнее. Я не могу винить его за это невинное увлечение мною. В конце концов, худшее, что он когда-либо сделал, – это попытался поцеловать меня, перед этим съев четыре ломтя чесночного хлеба, во время того кошмарного свидания в жуткой итальянской забегаловке в Саут-гейте.

Схватив свой фартук и сунув ноги в рабочие туфли, я беру ключи и направляюсь к своей машине, но мои мысли крутятся вокруг письма Исайи.

Я обещаю себе, что перестану думать об этом. Я обещаю себе, что больше не буду искать в этом письме то, чего там нет.

Но обещания так хрупки.

И иногда они нарушаются.

Когда мы возвращаемся от сирийской границы, я нахожу на своей кровати письмо Марицы.

Бросив сумку, я сажусь и вскрываю конверт.

Дорогой Исайя!

Пожалуйста, прими мои самые искренние извинения за ту посылку. Надеюсь, моя доброта не оскорбила тебя. Но, если серьезно, прими это как есть. Мы – друзья, и мне позволено совершать добрые поступки в твой адрес.

Надеюсь, что ты невредим, и жду от тебя следующего письма, когда ты вернешься со своей суперсекретной военной миссии.

Когда ты приедешь домой? «Panoramic Sunrise» будут играть следующий концерт через пять месяцев в Пасифик-Пэлисейдс. Это будет выступление на открытом воздухе, должно быть весело…

Ах да. Я воспользовалась твоим советом и переспала кое с кем, потому что ты был прав – я в последнее время чувствую себя несколько напряженно. В общем, это было ужасно. Это просто какой-то парень, которого я подцепила в том баре, куда мы ходили с Мелроуз. Он был пьян, у него почти не стояло, и я даже не кончила. Наутро он попытался перед уходом поцеловать меня, воняя перегаром. Кто так делает?! Черт бы тебя побрал, капрал, – я больше не буду слушать твоих советов.

Твой друг –

Марица-официантка.

P.S. Я ненавижу тебя… потому что виню за этот секс с пьяным импотентом.

Зажав ее письмо в пальцах, я перечитываю его еще раз – особенно часть про секс с каким-то случайным парнем.

Моя кровь закипает, тело напрягается. Мысль о том, что какой-то парень лапал нагое тело Марицы, запускал руки повсюду… мне противна эта мысль.

Да, я сказал ей, что ей нужно с кем-нибудь переспать. Я подталкивал ее в этом направлении.

Но я не знал, что это будет ощущаться так – словно удар в живот, и теперь я даже не знаю, как это осмыслить и что с этим делать.

Я убедил себя, будто она ничего для меня не значит, будто она просто острая на язык девушка, с которой я гулял неделю… но теперь я не знаю.

Я ни хрена не знаю.

Все, что я знаю, – что у меня в груди поселилась беспокойная тяжесть, которой не было там пять минут назад.

– Капрал, вы готовы? – В дверях стоил лейтенант Харбинджер. – Пора выдвигаться снова.

– Мы же только что вернулись.

– Да, – говорит он. – А теперь надо выезжать снова. Будет еще один авианалет. Нужно пошевеливаться.

Я солгала.

Я нарушила одно из своих жестких правил.

Правда, это была всего лишь недоговоренность, а не прямая ложь. Мне кажется, это нельзя назвать веским оправданием, но другого оправдания у меня нет.

Когда я написала Исайе, что переспала с каким-то парнем… это был не какой-то случайный парень.

Это был Майлз.

И я не горжусь этим, По сути, я испытываю отвращение к себе. Мелроуз по какой-то дурацкой причине пригласила его выпить с нами – думаю, ей стало его жалко или что-то в этом роде.

Мы оба изрядно набрались. Это случилось ужасно быстро, без каких-либо мыслей или намерений, и как только все закончилось, я поняла, что это ошибка, и пришла в ужас от собственного поведения.

Даже когда я несколько недель спустя вспоминаю ту ночь, меня начинает тошнить.

Это было неуклюже, несексуально и в целом ужасно, но это было сделано. Это произошло. Я сделала это. И такое больше никогда не повторится.

– Кто-то спрашивает тебя. – Я заканчиваю разливать воду со льдом в четыре стакана и поднимаю взгляд на Рейчел. – Какой-то парень. Стол номер одиннадцать.

Мое сердце неистово колотится, лицо словно окатывает жаром, потом оно немеет. Я не хочу давать пищу напрасным надеждам, поэтому запрещаю себе думать о том, о чем хочу думать, предполагать то, что хочу предположить.

Выглянув из раздаточной, я смотрю на указанный столик, и мой желудок скручивается в судороге отвращения.

Майлз.

Долбаный Майлз сидит за столиком номер одиннадцать, листает свой телефон и пытается небрежно окинуть взглядом зал, высматривая меня.

– Ты его знаешь? – спрашивает Рейчел. Выдохнув, я киваю.

– К несчастью.

– Что это ты так? Он выглядит милым… на этакий чудаковатый, забавный манер. – Рейчел изучает его издали. – Мне нравятся его очки.

– Это история на другой раз. – Я сгружаю воду на поднос и направляюсь в зал. Принеся стаканы клиентам, я высоко поднимаю голову и подхожу к одиннадцатому столику. – Майлз, доброе утро.

Он кладет телефон на стол экраном вниз и широко улыбается мне.

– Марица!

– Желаешь что-нибудь заказать? – спрашиваю я формально и безличностно. Вечером после той ночи, когда мы переспали – а это было несколько недель назад, – он позвонил мне.

А потом позвонил на следующий день.

И на следующий.

Его звонки делались все более редкими в течение пары недель, пока не прекратились совсем, и я с облегчением решила, что он, похоже, снова понял мой намек.

– Я неделями пытался связаться с тобой, – негромко говорит он, пытаясь улыбаться, невзирая на свое уязвленное «эго». Вздрогнув, я медленно выдыхаю.

– Мне очень жаль.

Видя жалобное выражение его лица, его щенячьи глаза и гаснущую улыбку, я чувствую себя огромным куском дерьма. Мне следовало быть взрослой и сразу же сказать ему, что я не чувствую к нему… ничего. Вместо этого я игнорировала его, поскольку не хотела причинить ему боль – и тем самым все равно ее причинила. Неверная логика. И это полностью моя вина.

– Мне не следовало игнорировать тебя, – говорю я, прижимая руку к груди. Я говорю это искренне. Я чувствую вину. Я знаю, что я ему нравлюсь, я переспала с ним и, вероятно, тем самым дала ему надежду, а потом стала динамить его. – Но я думаю, что нам следует просто остаться друзьями.