Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

И расскажу ей все.

Мелроуз обхватывает ладонями складчатую морду своего пса и трется кончиком носа о его нос.

– В последнее время у тебя какой-то подавленный вид, – говорит она.

– У меня? Или у пса? – спрашиваю я. Она закатывает глаза и сгребает мопса в охапку.

– У тебя. Мерфи всегда счастлив. Он ведет отличную жизнь.

– Я не… несчастна, – отвечаю я и тянусь за бутылкой воды, стоящей на кофейном столике. Отвинтив крышку, я подношу горлышко к губам и добавляю: – Полагаю, я в последнее время просто слишком много думаю об Исайе.

– Все еще? – Мелроуз прямее садится в старом кожаном кресле. – Ты не видела его… сколько?.. Несколько месяцев? А знакомы вы были всего неделю?

– Знаю, знаю. – Я делаю глоток воды. – Девять дней. Я все это знаю. Не думай, будто я не твержу себе все это постоянно. Полагаю, я просто пытаюсь понять, как так получается: два человека так хорошо провели время друг с другом, потом писали друг другу все эти милые письма, а потом он просто… замолчал.

– Тебе нужно какое-нибудь новое увлечение или что-то еще, чтобы ты не застревала на мыслях обо всяком бесполезном тупом мусоре, наподобие твоего капрала Дубины.

– Не то чтобы последние месяцы я только и делала, что сохла по нему. Я жила своей жизнью, делала все то же самое, что и прежде, до того, как встретилась с ним, – объясняю я. И это правда. Я хожу в кино. Я пью с подругами. Я обедаю со своими близкими. Я читаю книги и навещаю родных. Я вовсе не сижу, ожидая почтальона или неожиданного стука в мою дверь. Но это не заставляет всю ситуацию в целом меньше беспокоить меня. – Я просто хочу знать, что с ним все в порядке, Мел. Сейчас даже неважно, почему он перестал мне писать. Я просто хочу знать, жив ли он, цел ли он. Это единственное, что меня заботит.

Мелроуз встает и собирается что-то ответить, но ее прерывает мой телефон – он начинает вибрировать и ползти по крышке столика.

– Ага, – говорю я, взглянув на экран и сбрасывая вызов. – Опять тот неопределяемый номер.

Я отвечала на эти звонки несколько раз, но так и не услышала ничего – как будто на том конце нажали кнопку отключения микрофона.

– Тебе с него все еще звонят? – спрашивает она, хмуря брови.

– Да. Не реже, чем через день. – Это началось пару месяцев назад, и я не особо о них задумывалась тогда. Чаще всего звонки поступали, когда я была на работе или на занятиях, и мой телефон стоял на беззвучном режиме. Но теперь я получаю их почти каждый день, иногда по два или три раза на дню.

– Во имя всего святого, может быть, сменишь номер? Это единственный способ прекратить подобное. – Она баюкает Мерфи в объятиях и целует его в макушку.

Устало вздохнув, я смотрю на темное стекло экрана. Я месяцами откладывала это решение… может быть, потому, что часть меня хочет удостовериться, что у Исайи будет способ связаться со мной, если ему что-то понадобится, если он чего-то захочет… неважно.

Но сейчас этот аргумент кажется несколько спорным.

– Сделаю завтра же, первым делом, – говорю я. Поднявшись, я иду в свою комнату и беру блокнот – тот самый, в котором содержатся все письма, которые я написала Исайе за последние несколько недель. Письма, которые я поклялась не отправлять, пока от него снова не будет известий.

Я столько хотела бы сказать ему – столько глупых вещей, на самом-то деле. Например, я хотела бы сказать ему, что наконец-то решила, чего я хочу от жизни; я наконец-то выбрала специальность и с этого августа у меня начнутся занятия. Он был бы рад за меня. По крайней мере, я так считала.

Кажется, на самом деле я этого уже не знаю.

В конечном итоге Мелроуз права.

Он просто посторонний человек, с которым я была знакома девять дней, и после всех этих месяцев и всех этих писем он по-прежнему остается посторонним. Незнакомым.

Он должен был вернуться сегодня.

По крайней мере, сегодня исполняется ровно шесть месяцев со дня его отъезда, а он утверждал, что его командировка – на полгода, если он не решит ее продлить.

Я сменила свой номер на прошлой неделе, и это в некотором роде ознаменовало тот факт, что я решила окончательно отпустить Исайю из своей жизни, отпустить то короткое время, которое у нас было, отпустить все вопросы, на которые никогда не будет ответов. И все же он постоянно пробирается в мои мысли – без разрешения. Мелроуз говорит, что мне нужно научиться медитировать, чтобы мысленно положить мои думы об Исайе на облако и легким дуновением отправить прочь.

Я считаю, что она несет чушь.

Я пробовала это… дюжину раз… и ни разу не сработало. Эти раздумья просто возвращаются ко мне с новой силой, задерживаются дольше и с десятикратной интенсивностью мстят за свое изгнание.

Это как болезнь, неизлечимая хворь.

Рейч говорит, что мне требуется завершение ситуации. Мел говорит, что мне нужно сходить к мозгоправу, что, с моей точки зрения, изрядный перебор, но она – дочь своей матери, а ее мать придерживается мнения, что мозгоправы – ответ на все жизненные проблемы. Ну, и еще снотворное.

Все, что я знаю, – я просто хочу продолжить жить дальше и не париться, не зная, почему он перестал писать мне или почему я все еще придаю этому какое-то значение.

– С тобой все в порядке? – Рейчел повязывает фартук на талии. Утро вторника, начало смены. – Ты выглядишь слишком задумчивой.

Я заставляю себя улыбнуться.

– Да, со мной все хорошо.

– Я должна напомнить тебе о том, что у меня трое детей и что мой «детектор лжи» настолько силен, что может различить вранье за восемьдесят ярдов? Ты врешь, Риц. Не ври мне.

Собрав волосы в хвост на затылке, я поворачиваюсь лицом к ней.

– Я не спала всю ночь, проверяя все опубликованные случаи потерь нашей армии в зоне боевых действий, какие только смогла найти.

– Господи боже… Это еще хуже, чем мне казалось. – Рейчел сжимает переносицу двумя пальцами и кладет руку мне на плечо. – Ты нашла то, что искала?

Я прикусываю губу и качаю головой.

– Я не гордая, что уж там.

– Он жив?

Я пожимаю плечами.

– Насколько я могу судить – да. Не будучи близкой родственницей, я не могу получить доступ к определенным источникам.

– Ты идешь прямиком по тропе, спускающейся в ад, подруга. Поверни назад немедленно.

– Знаю, знаю. – Я провожу ладонью по лбу. – Просто… я разрываюсь между страхом того, что он ранен или с ним случилось что-нибудь еще, и злостью на него за то, что он вот так динамит меня.

– Солнышко, тебе нужно выкинуть его из своей жизни, – говорит она тем же мягким тоном, которым обращается к своему малолетнему ребенку, когда тот падает с велосипеда и обдирает колени. – Потому что, по какой бы то ни было причине, этот негодяй выкинул тебя давным-давно.