Уинтер Реншоу - P.S. I Hate You

Я набираю в грудь воздух, пахнущий блинчиками и жиром, вслушиваюсь в симфонию столовых приборов, звучащую на заднем плане по мере того, как посетители рассаживаются за столики.

– Ладно, хорошо, – говорю я. – Я выкину его – и на этот раз по-настоящему.

– Радость моя, что ты делаешь в этот выходной? – спрашивает меня бабушка за послеобеденным чаем в субботу. Она видела, как я вернулась с пробежки, и зазвала меня к себе, спросив, не хочу ли я немного поболтать. Это всегда означало, что у нее что-то на уме.

Я все утро провела, носясь, словно сумасшедшая, в «Брентвудском блинчике и кофе», а потом, по возвращении с работы домой, решила – словно еще более сумасшедшая – пойти на пробежку, дабы проветрить голову.

– Я так далеко не задумывала, а что? – спрашиваю я, пытаясь перевести дыхание, пока она наливает мне горячего чая – своего любимого «Эрл грей» от «Fortnum and Mason», – а потом подталкивает чашку ко мне. Я отодвигаю стул от стола и сажусь рядом с нею, мой промокший от пота топ липнет к телу, и горячий чай сейчас выглядит особенно неаппетитно.

– Я спрашиваю потому, что Констанс устраивает для своего внука – Майлза, ты его знаешь, – вечеринку в «The Ivy». Кажется, какой-то преуспевающий голливудский продюсер оценил сценарий, который Майлз написал в своей школе кинематографии, а это большое дело. Ты должна туда пойти. Милая, он будет в восторге, если ты придешь отпраздновать это событие вместе с нами.

Бабушкины глаза горят, лицо сияет, и причиной тому не макияж от «Chanel» и не льстивый свет, который льется в многочисленные окна, выходящие на задний двор ее асьенды.

– Ты же знаешь, он обожает тебя, – продолжает она, растягивая розовые губы в широкой улыбке. – Каждый раз, встречая меня, он неизменно осведомляется о тебе. По сути, я только вчера столкнулась с ним, и он спросил, что ты собираешься делать. Даже узнавал, встречаешься ли ты с кем-нибудь…

– Ты серьезно? – Я ставлю чашку на блюдце, едва не опрокинув ее. Почему он задает моей бабушке такие вопросы, если я недвусмысленно дала ему понять, что он меня не интересует?

Бабушка кивает.

– Серьезно, как сердечный приступ.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты так говоришь. – Я закатываю глаза. Я не придавала бы этому такого большого значения, если бы пару лет назад у бабушки не случился пресловутый сердечный приступ. – Особенно ни с того ни с сего.

– Где твое чувство юмора, милая? – спрашивает она, ее узкие плечи приподнимаются и опускаются, когда она весело смеется. – В любом случае, будет вечеринка, и ты должна прийти. Ради такого случая я даже свожу тебя на Родео-Драйв и позволю тебе купить новое платье.

Я протягиваю руку за зеленой фарфоровой чашкой и отпиваю глоток чая, обдумывая ответ. Я не хочу огорчать ее, но мне действительно нужно, чтобы она оставила меня в покое со всеми этими делами с Майлзом.

– Он сказал, что несколько недель назад у вас с ним было свидание, – добавляет она, склонив голову набок. – Он сказал, что это была одна из лучших ночей в его жизни. Должно быть, ты действительно произвела на него впечатление.

Ну да…

– Я просто высоко ценю его, – не умолкает бабушка. – Он такой добрый и интеллигентный. Твоему деду он понравился бы. Я уверена, что твой отец высоко оценит его, если ты когда-нибудь решишь представить их друг другу. Ты ведь понимаешь, я могла бы пригласить…

– Бабушка, – обрываю я ее, уняв дрожь в руках. Я никогда за все свои двадцать четыре года не обращалась к ней иначе, чем с любовью и уважением, но сейчас я должна говорить с ней прямо, чтобы положить конец ее непрерывным усилиям на этой ниве. – Майлз – занудный и неуклюжий, и у нас с ним нет ничего общего.

– Ой, да ладно. – Она хихикает, словно не восприняв мои слова всерьез. – Все с ним нормально. Может быть, он неуклюжий просто потому, что так сильно тебя любит? Ты оказываешь такой эффект на парней, я это видела. Заставляешь их нервничать.

– Майлз – это брокколи. Я пробовала брокколи прежде, и мне не понравилось. Не в моем вкусе, – говорю я. – И я попробовала еще раз, просто, чтобы убедиться. Мне по-прежнему не нравится. Так что перестань впихивать брокколи мне в рот. Мне этот овощ не понравится никогда.

С резким стуком поставив чашку на блюдце, я поднимаюсь из-за стола и заставляю себя посмотреть ей в глаза. Взгляд у нее изумленный, рот чуть приоткрыт.

– Мне жаль, – добавляю я. – Мне действительно очень жаль. Он мне не нравится. И никогда не понравится. Пожалуйста, прошу тебя, бабушка, перестань. Пожалуйста.

Она сжимает губы и расправляет плечи, отводя взгляд.

– Что ж, хорошо.

Выдохнув, я говорю:

– Спасибо. И да, я ухожу не из-за этого разговора. Я ухожу потому, что мне нужно заняться стиркой, и я обещала Мелроуз сделать ей прическу.

– Она сегодня снова куда-то идет? – спрашивает бабушка.

– Да.

– А ты собираешься пойти с ней?

Я пожимаю плечами.

– Я еще не решила.

Я все лето куда-нибудь ходила с Мелроуз, выходные за выходными, субботу за субботой, иногда задерживаясь допоздна и ненавидя себя на следующее утро, когда мне нужно было идти на работу к шести утра, а иногда уходя задолго до того, как большинство наших подруг вообще появлялись в ночном клубе.

Но это развлечение уже кажется мне устаревшим.

Или, может быть, это я повзрослела.

Это все просто не так весело, как было когда-то. Вчера в разговоре с Мел я пошутила, что мне, наверное, хотелось бы остаться дома и посмотреть «Игру Престолов» – это кажется мне более приятным, чем тащиться в клуб; она посмотрела на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Но, по правде говоря, я нахожусь в той зоне неопределенности, когда и сидеть дома, и идти куда-то одинаково отстойно, и я половину времени не могу понять, чего я хочу. Но меня это не особо напрягает, потому что на следующей неделе начинаются занятия, и мои приоритеты так или иначе придется сместить – и это к лучшему.

И к тому же мне кажется, будто все, что происходит, происходит не без причины.

И впервые за долгое время неким необъяснимым образом я чувствую, будто что-то интересное ждет меня прямо за углом.

– У тебя что-то застряло в зубах. – Его зовут Блейк, рост – шесть футов два дюйма, он бывший футбольный полузащитник, а в настоящее время – студент-фармацевт в Южнокалифорнийском университете.

Я прикрываю рот рукой и широко раскрываю глаза.

– Правда? Где?

– Вот… тут. – Он сверкает идеальной улыбкой и указывает куда-то между своими верхними передними зубами.

– О боже. У меня всегда застревает там еда – в этом крошечном, микроскопическом зазоре. Это мне наказание за то, что я потеряла фиксатор во время первого года в старшей школе и думала, что мои зубы на всю вечность останутся на своем месте. – Я провожу языком по губам и улыбаюсь. – Убрала?