Дэвид Левитан - Бесконечный плей-лист Ника и Норы

Возможно, Кэролайн сейчас валяется в отключке в вагончике незнакомца, но я знаю, что бы она мне сказала: «Тэл был НЕ ПРАВ. Возвращайся к столику и попробуй заново. Ты справишься. Иди на хрен обратно, черт тебя дери».

Я беру черный маркер, привязанный на веревочке рядом с туалетным зеркалом, и добавляю к надписям на стене свою:

The Cure. Лекарство. От бывших? Прости, Ник. Ты же понимаешь. Поцелуешь меня снова?

Побрызгав холодной водой из раковины на лицо, я делаю глубокий вдох. Пора вернуться и сделать все, как надо. Я могу начать с чистого листа. Я могу измениться. Но не для Тэла. Для себя.

Я делаю все правильно. И получаю ту реакцию, которую жду. Для меня это словно чудо.

Я жуть как напуган тем, что мы оказались в VIP-секции. Меня слегка завораживает левая монашка, которая и вправду аккомпанирует песне Edeleweiss на акустической гитаре, покачивая обнаженной грудью с заклеенными сосками. Меня пугает, что Нора смотрит на меня таким взглядом, будто у меня есть шанс. Но каким-то образом мне все-таки удается встать со стула и потянуть за собой ее. Я точно знаю, куда положить ладони, как вести ее тело, и уже через мгновение нас словно притягивает друг к другу, и мне кажется, что сейчас именно так и должно быть.

Я к этому не привык.

Я даже не замечаю, как заканчивается музыка, настолько я погрузился в ту, что играет в моей голове. Но затем мелодия сбивается, диджей ошибается, момент рассыпается, и правильное становится неправильным. Нора отталкивает меня, бросает мне слово «симпатичный» и убегает в туалет.

К этому я тоже не привык. Но этого я хотя бы ожидаю.

Я смотрю ей вслед. Тони/Тон/Тоня выступает в качестве ее феи-крестной/крестного, размахивая своими кроличьими ушами в воздухе, чтобы разогнать толпу у женского туалета – мужской, судя по сердитым взглядам людей в очереди, сейчас оккупировала парочка любителей тантрического секса. Монашки тем временем отбросили свои прежние занятия и расхаживают по сцене, держа в руках побеги, как я предполагаю, эдельвейса. Я вижу, как из переднего ряда на них таращится одинокий пастух.

Это должно бы меня отвлечь, но мои мысли неизменно возвращаются к простому пугающему факту:

Мне нравится Нора.

Мне нравится, что в числе ее друзей – этот человек в костюме кролика из Playboy. Мне нравится, что она умеет обращаться с механической коробкой передач. Мне нравится, что ее улыбки и смех еще нужно заслужить. Мне нравится, как она поцеловала меня. Нравится, что она, похоже, умеет оставлять прошлое в прошлом. Я могу у нее этому поучиться. Мне нравится, что я могу говорить ей что угодно и не бояться, что покажусь слишком странным.

Я с легкостью мог бы начать сходить с ума (или по меньшей мере переживать) по этому поводу, но, к счастью, вскоре за столиком появляется еще один отвлекающий фактор. Это Тони/Тон/Тоня, теперь в костюме священника. Я имею в виду, в костюме женщины, которая переоделась в священника.

– Мне на сцену через десять минут, – сообщает она, объясняя смену наряда. – Нора все еще пудрится?

– Она королева уборной.

– Отлично! А мы, девочки, пока поговорим. – Она наклоняется ко мне, показывая, что готова слушать, но еще больше – задавать вопросы.

– Вы двое, как давно вас двое?

Я смотрю на часы.

– Примерно час, считая время в дороге.

Тони/Тон/Тоня одобрительно присвистывает.

– В четыре раза дольше, чем мои самые долгие отношения.

– Что ж, наши вряд ли пойдут на мировой рекорд, – неожиданно для себя произношу я.

– Нет! – восклицает Тони/Тон/Тоня. – Вы так нежно обнимались, когда танцевали. Ты – настоящий Джонни Кастл.

Понятия не имею, кто такой Джонни Кастл, но имя мне нравится.

Тони/Тон/Тоня складывает ладони перед собой и смотрит на меня добрым взглядом, в котором нет ни капли сексуальности.

– Хочешь поговорить об этом?

– Да. Нет. Не знаю.

– Как давно ты исповедовался в грехах в последний раз?

Я смотрю ему прямо в глаза и отвечаю.

– Три недели, два дня и двадцать четыре… тьфу, черт. Думаю, три недели и три дня.

– И как же звучало твое признание?

– «Я люблю тебя».

– Весьма серьезный грех. И чем же ответили на твое признание?

– Обет молчания. И воздержание, пока следующий парень не появился.

– И в чем же ты хочешь исповедоваться теперь?

Не знаю, почему я вообще все это говорю – может, потому, что это правда.

– Я хочу признаться в том, что не знаю, готов ли я к этому.

– К чему – «к этому»?

Быть открытым. Чувствовать боль. Любить. Не быть любимым. Видеть, как огонек загорается. Видеть, как он гаснет. Прыгать. Падать. Разбиваться.

– Нора. Я не знаю, готов ли я к встрече с Норой.

Тони/Тон/Тоня улыбается, обнажая зубы, белые, как ее воротник.

– Невозможно быть готовым, – говорит она. – Можно только стремиться.

Она накрывает мои ладони своими. Она не флиртует со мной – она пытается что-то мне передать.

– У меня достаточно доказательств. Танец никогда не солжет.

На мгновение она отводит взгляд. Проследив за ним, я вижу, как Нора выходит из туалета.

Тони/Тон/Тоня встает со стула.

– Еще один вопрос? – спрашиваю я ее.

Она приподнимает бровь.

– Кто отец Норы?

Бровь поднимается еще выше, так что оказывается чуть ли не перпендикулярно глазу.

– Ты и правда не знаешь? – спрашивает она.

Я качаю головой.

– А вот это , – произносит она, – просто блестяще.

Нора не смотрит на столик – думаю, чтобы не смотреть на меня. Она не видит, как Тони/Тон/Тоня делает шаг в сторону и исчезает за кулисами. Она не замечает, что я ее жду.

Я решаю проверить, на месте ли бумажник, чтобы убедиться, что у меня хватит денег и я смогу заплатить за наши безопасные коктейли (девственность которых была запятнана только репутацией зонтика). Но когда она подходит к столу, все, разумеется, выглядит так, словно мне не терпится попросить счет. Я быстро запихиваю бумажник обратно в карман, но он цепляется за цепочку, и в итоге бумажки с портретом Вашингтона разлетаются по полу. Я сгребаю их, прежде чем она сядет, и в результате выгляжу еще более по-идиотски. Особенно когда я вспоминаю, что мы тут за счет заведения, а значит, мне вообще не нужно было доставать кошелек.

Кажется, она немного успокоилась.

– Выглядишь свежо, – говорю я ей. Не в силах сдержаться, добавляю: – Все в порядке? Я что-то не то сказал? Или я плохо изобразил Джонни Кастла?

Когда она слышит это имя, ее глаза вспыхивают.

Спасибо тебе, Тони/Тон/Тоня.

– Слушай, – говорит она, поднимая свой бокал с коктейлем «тина колада». – Я должна тебе кое-что объяснить. Подозреваю, ты считаешь, что я – жуткая стерва с планеты Шизофрения, но я вовсе не пытаюсь свести тебя с ума. Я просто сама себя свела с ума, а тебя, похоже, просто затянула по пути. Мне кажется, ты хорошо ко мне относишься, и потому я еле держусь на ногах от страха. Когда парень – ублюдок или козел, все проще, потому что ситуация совершенно ясна. Доверие – не вариант, и тебе не нужно париться насчет того, доверять ли ему. Прямо сейчас я думаю одновременно о десятке вещей, и по крайней мере четыре из них связаны с тобой. Если ты хочешь уйти, поехать домой и забыть мое имя, забыть, как я выгляжу – я ни в чем тебя не виню. Но я хочу, чтобы ты понял: если ты так поступишь, меня это огорчит. И не только в смысле «прости, я так виновата», нет, мне будет жаль, ведь что-то, что могло случиться, так и не произошло. Вот в чем дело. Можешь уйти. Или мы останемся и послушаем, как выступают Where’s Fluffy, когда закончится номер Тони. У меня есть подозрение, что сегодня они устроят сюрприз местной публике.