Мария Акулова - Душа на осколки [СИ]

— Что? — Люцифер смахнул с плеча несуществующую адскую пылинку, вопросительно вскидывая бровь.

— Игр больше не будет.

Дьявол усмехнулся.

— Думаешь, тебе решать, когда нам закончить?

— Мы отработали сполна.

— Ты слишком дерзок.

— Хочу помнить. На этот раз хочу все помнить. И даже не думайте вмешиваться.

— Слишком. А мы ведь, как ни странно, действительно пытаемся вам… помочь.

— Вашими добрыми делами вымощена дорога в ад. Нам не нужна помощь.

— И что же вам нужно?

— Мне — она, а ей — я. Больше ничего.

Дьявол долго смотрел на мужчину, ведя внутренний диалог. Сначала — с собой, а потом — не только.

— Вам больше ничего не нужно… — он повторил слова мужчины, пробуя их на вкус. — А как же те, кто зависит от вас? Сколько судеб вы сплели вокруг себя? Сколько несчастных судеб? Твоя жена, ее… жених, та завистливая девочка… Неужели так выглядит «больше ничего не нужно»?

— Мы сами справимся. Без вас…

— С чем? С чем справитесь? К чему ты стремишься, мальчик? У вас даже вечности разные. Возможно, есть шанс на общую жизнь, но ты мой, а она принадлежит ему…

— Она принадлежит мне, а я ей. И вечность у нас одна. Своя. Та, куда нет входа ни вам, ни ему.

Столько уверенности, упрямства, гнева… Столько силы. А ведь без сомнений — когда наступит время, он придет требовать и эту самую вечность на двоих. Свою. Придет. И что? Неужели им придется каждому упрямцу создавать свой собственный рай? За какие заслуги? Или, возможно… в оплату за какие страдания?

— Иди, — Люцифер опустил тяжелую голову, потирая свои тысячелетние морщины мозолистыми пальцами. Устал… Как же он устал, что уж говорить о людях?

Он не сомневался, что его приказ будет исполнен. Здесь воля человека, да и не человека, играла уже далеко не ту роль, что в их жизни. Тут существовали его веления и его желания. Его желания воздать то, что они успели заслужить за время своего пути.

— Зачем ты это сделал? — громогласный голос, разносящийся по необъятному залу рокотом, испугал бы любого, но Люцифер к нему давно привык.

— Мучить друг друга они могут и там, а у меня полно другой работы… — версия показалась правдоподобной даже ему. Они будут мучить друг друга, в этом не сомневался ни он, ни вопрошающий.

Вот только с ответом последний не спешил. Хотя… Ведь им-то некуда спешить…

— С годами, ты становишься сентиментальным… — Люцифер попытался скрыть улыбку, вдруг коснувшуюся губ. Когда он улыбался в последний раз? Что стало тому причиной? Этого он уже точно не вспомнил бы.

Возможно. Возможно, действительно становится сентиментальным, а возможно, ему просто интересно понаблюдать, смогут ли они избежать старых ошибок ради того, чтобы совершить новые. Да и как бы кто ни считал, игра не должна прекращаться.

— Опять? — в голосе, дарующем всему земному успокоение, лишь Дьявол мог услышать нетерпение. Лишь их игра могла вызвать в Нем нетерпение.

— Опять.

— Ставишь на душу?

— На осколки…

— Думаешь, на этот раз у них тоже не получится?

— Когда-то она отдала ради него крылья. Потом — душу. Может, мы на самом деле все портим? Может, все это из-за нас?

— Слишком человеческие вопросы, Люцифер.

— Пусть действительно попробуют сами. Хотя бы раз…

Он долго молчал. Долго молчал, о чем-то думая, взвешивая решая…

— Сначала пусти ее ко мне.

— Хочешь пустить в рай самоубийцу? — дьявол хмыкнул. Его оппонент так долго держался. На протяжении стольких партий не позволял себе этого. Лишь наблюдал, но никогда больше не подпускал ее к себе — злился… Или не злился, просто оставался верен своему решению. Что же изменилось теперь?

— Хочу снова увидеть.

— Хорошо.

Почему-то спорить с Ним не было ни сил, ни желания. Присутствие девочки где-то здесь, на одном из ярусов, тяготило. Тяготило потому, что ей здесь действительно не место. Это понимали все. Понимало даже это самое место, зовущееся адом, а потому яростно отвергало происходящее, заставляя волноваться местных жителей и тянуть силы из того, кто бесконечно долго упивался местной в преисподней.

Щелкнув пальцами, Люцифер почувствовал облегчение. Он просто выбросил ее на распутье, а там уж найдут те, кому положено, и доставят прямиком к Нему. О чем они будут говорить — неважно, да и неинтересно. Важно, что скоро снова начнется игра. Или уже не игра. Но ведь наблюдать им никто не запретит…

— Выйди, — он знал, что его приказа послушались все. Все вылетели из помещения, стоило только их господину пожелать. Все, кроме того, что никогда не слушался.

Демон стоял в тени за троном. Услышав обращение — не стал сливаться со стеной, убегать, притворяться.

Вышел на свет, глядя прямо в глаза своего повелителя. Черная лоснящаяся кожа переливалась, он то и дело сжимал когтистые лапы, все забывая о том, что теперь на пальцах настоящие убийственные орудия, а не вполне человеческие ноготки. Никак не мог привыкнуть к тому, что зрение вновь в миллион раз лучше, что слух сильней, что вокруг так знакомо пахнет серой. Что он вновь в своей истиной личине… которую ненавидел. Теперь ненавидел.

— Доволен, Мон? — Люцифер склонил голову, заглядывая в лицо подчиненного. Ему было наплевать на то, в каком виде предстал перед ним Аргамон. Оба были одинаково незначительны. Дьявол все равно смотрел не на них, а сквозь. Туда, где клокотала ярость вперемешку с радостью. Его демон — радуется. Где это видано?

— Да.

И Аргамон прекрасно знал, что скрываться нет никакого смысла, врать тоже. Да и зачем врать? Зачем лишать себя последних крох радости прежде, чем наступит расплата? Снова наказание. Теперь уже окончательное. Его ведь предупреждали. Столько раз предупреждали — не вмешивайся. А он снова не сдержался. И даже не помог, не смог отсрочить то, что произошло. Бессмысленно.

— Готов снова отправиться туда?

— Нет.

Сейчас Мон уже и не вспомнил бы, почему именно его когда-то выбрали на роль того, кто будет исполнять маленькие поручения, проводя жизнь за жизнью неподалеку от этих двоих. Он примерял на себя разные роли — был опекуном для Альмы, другом для Ринара, учителем, как сейчас, лавочником, как когда-то, советником, плотником, лордом, полукровкой, человеком… Столько раз видел, как они любят друг друга, столько раз чувствовал их счастье на кончиках пальцев. Безоблачное, чистое, светлое, полное. И столько раз оно выскальзывало. С пожаром, шальной пулей, на скользком льду. И ведь дело не в том, что это происходило, а в том, что происходило слишком рано. Незаслуженно рано. И больше, ему казалось, он не выдержит.

— Нет? — Дьявол удивился, приподнимая бровь.

— Нет. Любое наказание, милорд, но не…

— Ты не властен выбирать себе наказание. Слушай и внимай.