Дмитрий Иванов - Примадонна. Банкирша. Шлюха

Зоя опять-таки не огорчилась. Дома она внимательно рассмотрела себя в зеркало, но поскольку давно привыкла к собственному отражению, ничего особенного в нем не нашла.

А потом ей как-то попалась на глаза репродукция картины Рубенса «Венера и Адонис». И Зоя была потрясена, обнаружив свое полное сходство с обнаженной фигуристой женщиной, изображенной знаменитым художником черт-те сколько лет назад. Если до сих пор у нее и могли возникнуть какие-то сомнения на свой счет, то после этого она успокоилась совершенно. Уж этот Рубенс-то, возле которого все ахают в ленинградском Эрмитаже, не стал бы рисовать страшилу.

Но сверстники ее по Эрмитажам не шлялись, Рубенса вполне могли спутать с Рубиком - изобретателем популярного кубика, а потому не баловали Зою своим вниманием. Скорее всего, ее мощные формы вызывали у них определенную опаску. Слишком уж взрослой казалась им Братчик.

Кем она хотела стать, не знал никто. Похоже, она и сама этого не знала. Отшучивалась только:

- Матерью-героиней буду. Нарожаю с десяток, пусть они меня кормят.

- Но сначала-то их самих кормить придется.

- А об этом пускай муж заботится. У полковника зарплаты должно хватить.

- У какого еще полковника?

- Ну не за сержанта же я пойду!…

Шутки шутками, но именно военный в приличных чинах виделся Зое Братчик будущим спутником жизни. Стабильность она ценила выше всего, а уж что может быть стабильнее армии! И форма казенная, и дисциплинка на уровне, и служба суровая - нет лишнего времени, чтобы на стороне шашни заводить.

Вот тогда-то она и решила вместе с Жанной уехать в Москву, где, по слухам, возле Военной академии имени Фрунзе так и роились молодые неженатые полковники.

Впрочем, до всего этого было еще далеко, а пока что у Зои исподволь назревал серьезный конфликт с отчимом.

Год 1977-й. Жанна

Жанну вызвали предпоследней. Она совершенно извелась в ожидании и не слышала, как делились впечатлениями вышедшие с экзамена. В последний момент ей стало нехорошо. Жанна на ватных ногах пошла по коридору в поисках туалета. Зашла, кажется, в мужской, но ей уже было все равно. В кабинке ее стошнило. Десяток сырых яиц натощак желудок не принял. Умывшись, Жанна взглянула на себя в зеркало. Смотреть было не на что: зеленое лицо, красные глаза, медная проволока волос, торчавших во все стороны.

- Одно слово - Сильва! - прошептала Жанна и пошла обратно.

Там ее уже искали, выкрикивали ее фамилию.

Как во сне, Жанна вошла к класс. Она увидела рояль, за которым дремала седая аккомпаниаторша, а за ним - членов приемной комиссии. Лиц она не разобрала, все плыло у нее перед глазами.

- Смелей, мадемуазель! - подбодрил ее чей-то голос. - Что вы нам собираетесь прочитать?

- Басню… - пролепетала Жанна.

- Сделайте милость.

Жанна начала читать, взяв какой-то неестественный, истерически веселый тон, что сразу же почувствовала сама, но продолжала, до боли сжав кулаки. Она ощущала себя зажатой до крайности полной идиоткой.

- А ну, посторонись! Советский рубль идет! - закончила Жанна, глядя в пол.

Повисла пауза.

- Ну, с долларом мы, кажется, разобрались, - устало сказал все тот же голос. - Спасибо.

Жанна поняла, что ее выставляют.

- Может быть, я еще спою? - спросила она дрожащим голосом, в котором звенели слезы.

- Что ж, попробуйте. - Это прозвучало холодно и с явной неприязнью. - Чем вы нас порадуете?

- «Блохой».

- Извините?

- «Блохой» Мусоргского.

Кто-то негромко засмеялся. Утомленные члены приемной комиссии несколько оживились.

- «Блоха»? Однако!… У вас и ноты с собой?

- Я сама сыграю.

Жанна подошла к роялю. Седая аккомпаниаторша поднялась, уступив ей место. Жанна что было сил забарабанила по клавишам. Затем она открыла рот и…

И ничего не произошло. Вернее, произошло страшное. Она не смогла выдавить из себя ни звука. Что-то случилось со связками. Потом ее часто преследовал во сне этот кошмар. Она открывала рот, силясь взять первую ноту, и просыпалась в холодном поту.

Но сейчас это был не сон. Это был кошмар наяву.

- «Жил был король когда-то»! - не выдержав, пропел кто-то из комиссии.

Жанне это не помогло. Она убрала руки с клавиатуры, встала, зачем-то деревянно поклонилась и в гнетущей тишине пошла к выходу.

Возле двери она оглянулась в безумной надежде, что ее позовут обратно. Но члены комиссии, уже позабыв о ней, что-то обсуждали с негромким смехом. Жгучая обида на этих бездушных, ничего не понявших людей сдавила горло Жанны.

- Ну как? Ну что? - бросились к ней дежурившие в коридоре.

Жанна, ничего не ответив, отошла к окну, и тут у нее началась истерика. Ее, то хохочущую, то заливающуюся слезами, отвели в медпункт, там напоили валерьянкой и заставили лечь. Жанна лежала закрыв глаза, и по ее щекам беззвучно текли слезы.

- Да плюнь ты на все это, - говорила добрая врачиха, жалостливо глядя на нее. - Подумаешь, провалилась с первого захода. Да у нас тут по пять лет подряд поступают, и ничего. А так убиваться - быстро в Кащенко загремишь. Знаешь Кащенко?

- Нет.

- Ну вот станешь артисткой - узнаешь!…

Жанна, не помня себя, добралась до дворницкого подвала, но ни Зои, ни Миледи там не застала. Встревоженные долгим отсутствием подруги, они помчались в институт и разминулись с Жанной. Впрочем, это было даже к лучшему. Никто не приставал с расспросами, никто не мешал.

Жанна нашла спрятанный в укромном месте ключ и вошла в подвал. Не останавливаясь, она проследовала в отгороженный клеенкой угол, где стояла старая ванна - вся облупившаяся, в ржавых пятнах, - и включила воду. Когда ванна наполнилась, Жанна попробовала рукой воду и легла в ванну не раздеваясь. В правой руке у нее было лезвие бритвы.

Вода была слишком горячей, но это уже не имело значения, как и провал на экзамене и многое-многое другое. Например, переживания о том, что она решительно не нравилась мальчикам. Даже самым замухрышкам. Природа почему-то наградила ее на удивление невыразительной внешностью. Посмотришь - и не запомнишь, потому что - никакая. В ней, как говорится, не было ничего от «поди сюда». И чем старше становилась Жанна, тем сильнее ее это мучило. Шутка сказать - за все школьные годы ее даже в щечку никто не поцеловал.

Постепенно она стала осознавать, каким единственным способом можно взять реванш за годы полного пренебрежения со стороны сильного пола. Она должна стать артисткой. И не просто артисткой, а звездой, по которой умирали бы тысячи поклонников.

Тогда уж то, какая она вне сцены, будет не важно. Звезда для поклонников всегда остается звездой. Неизменно желанной и недоступной. Зачитанная Жанной до дыр книжица про Эдит Пиаф подтверждала это.

Жанна решила любой ценой осуществить свою мечту, граничившую с помешательством. И всякий, кто вставал поперек дороги, становился ее злейшим врагом.