Нина Морено - Не встречайся с Розой Сантос

Пенни заплакала, и я попыталась шепотом спеть ей песню, которую в детстве пела мне Мими. Что-то про лягушку на испанском. Я пыталась вспомнить первый куплет, а мою бабушку тем временем положили на носилки. Рядом с ней шел Дэн, продолжая делать искусственное дыхание.

Сама она не сделала ни единого вдоха.

Я пошла следом за ними, словно пробираясь сквозь туман. Все наши соседи стояли у дверей своих домов, прижимая ладони ко рту. Дэн забрался в машину скорой помощи вместе с Мими, а остальные санитары посмотрели на меня. Я же глядела на свою мать.

– Езжай, – сказала я. Она, ни мгновения не колеблясь, нырнула внутрь, и двери захлопнулись. Через миг весь хаос и шум исчезли вместе с машиной, и только мы с Пенни стояли на пустом тротуаре.

Я осталась одна.

Все соседи торопились собраться вместе, утешали друг друга и пытались понять, что произошло. Миссис Пенья прыгнула в свой фургон, а Ана промчалась мимо к дому Малкольма, затем полезла в его машину за детским сиденьем. В этот безумный день все вели себя очень сосредоточенно и целеустремленно.

Пенни захныкала. Я положила ее головку к себе на плечо и стала поглаживать по спине.

Рядом со мной стояла Ана. Она ничего не говорила – да и зачем вообще слова? Все равно, когда они нужны, правильных не найти. Слова – это острова, окруженные тишиной, словно забытые песни. Ана положила руку мне на предплечье и повела к машине миссис Пенья. Двери захлопнулись, и мы помчались в больницу, где боролись за жизнь последние представители моей семьи.

Моя боль стала верным компаньоном, находящимся рядом со мной в больничной приемной. Здесь должна была бы сидеть моя мать, но она измеряла шагами пол в коридоре, пребывая в истерике или, вернее сказать, являя собой последнее воплощение, которое осталось от взрослой части семьи Сантос. «Остановка сердца», – сказали врачи. У Мими отказало сердце. Это было невозможно. Ее сердце являлось моим убежищем во время любой бури. Моим домом.

«Я не могу вернуться», – сказала тогда Мими. Казалось, это было так давно.

«Он так и не вернулся назад», – плакала моя мать, когда я была еще слишком мала, чтобы понять.

Женщина напротив меня говорила по телефону. Я наблюдала, как она пытается владеть собой, сообщая кому-то далеко отсюда, что у них не будет возможности попрощаться. Я не собиралась ни с кем прощаться. Я собиралась вернуться домой вместе с Мими. Только при этих условиях я выйду из этой комнаты. Мне захотелось снова подержать на руках Пенни, чтобы вес ее маленького тельца заставил меня вернуться в реальность, но Дэн давно отвез крошку домой. Он обещал приехать позже вместе с Малкольмом. Я-то, конечно, по-прежнему буду здесь, на этом стуле, рядом с Аной и ее матерью. Они держались за руки, я уставилась на собственные пустые ладони, а мама Аны начала молиться.

Я была словно потеряна. Слез не осталось, как и слов, но я старалась держаться неприметно, чтобы все эти страшные события меня не настигли. Если я хорошо спрячусь, меня обойдет стороной такой же ужасный телефонный звонок. Если она встанет, снова начнет дышать – если она снова найдет меня, тогда и остальной мир может на что-то надеяться.

Дверь распахнулась, и я вся сжалась, думая, что моя мать принесла новости, которых я не в силах выдержать, но это был всего лишь Бенни. Ана вскочила и крепко обняла брата, а их мать обхватила рукой обоих.

Может, если бы у меня тоже был брат или второй родитель, боль стала бы легче? Ведь больше пар рук помогают тебе ее нести. Все эти размышления крутились в голове бессистемно, как во сне. Но дверь не закрылась – вслед за Бенни в помещение торопливо вошел Алекс.

Он явился взлохмаченный, а фартук, который он не успел снять, был засыпан мукой. Почти сразу он нашел меня паническим взглядом, и мое имя сорвалось с его губ, словно молитва.

Наконец пришли слезы. Они рвались наружу и душили меня, когда я встала и медленно пошла к нему навстречу. Я спряталась у него в объятиях. От него пахло морем и тростниковым сахаром. Я схватилась за его рубашку, с усилием подняла голову над поверхностью воды и наконец сделала глоток так необходимого мне воздуха.

Мими оставили в реанимации – она по-прежнему не могла дышать самостоятельно. У нее еще дважды останавливалось сердце. Я игнорировала эти сведения, потому что, если бы попыталась на них сосредоточиться, то просто не выдержала бы. Ана и ее родственники наконец уехали – ранним утром, когда я заверила их, что со мной все в порядке. Им нужно было идти в школу и на работу, а мне хотелось остаться одной. Алекс не ушел. Его молчаливое присутствие давало уверенность в том, что на него в любой момент можно опереться, даже несмотря на ужасные больничные стулья. Он принес еду и кофе – мы с мамой почти ни к чему не притронулись. Наконец, через много часов бесплодного ожидания она отправила меня домой.

– Я останусь здесь, – сказала я.

– Поезжай домой, пожалуйста. Проверь, что с домом, помойся и поспи. Я останусь с ней на случай, если что-то изменится.

Глаза у меня болели и чесались от усталости, и мне страшно хотелось оказаться под горячим душем, но не могла же я просто уйти. Мими была здесь.

Но мама тихим, серьезным голосом сказала:

– Пожалуйста, позволь мне наконец быть твоей матерью и ее дочерью.

Алекс привез меня домой и остановился рядом со мной на пороге. В доме было мучительно тихо. Свечи не горели, молчало радио и кофе не шипел на плите. Повсюду было так тихо и спокойно. Просто невыносимо.

– Давай я приготовлю тебе еды.

Он включил свет и прошел на кухню. Я несколько секунд смотрела на него, но время заставляло только сильнее мучиться отчаянными надеждами. Я взглянула на дверь спальни Мими и напряглась, пытаясь расслышать музыку ее присутствия: шарканье вышитых бисером тапочек по кафельному полу, перезвон ее браслетов, молитвы, которые она шептала своим святым. Услышат ли они ее сегодня?

– Эй. – Голос Алекса выдернул меня из моих мыслей. Я посмотрела туда, где он стоял в теплом свете, озарявшем кухню. Краем сознания я почувствовала запах карамелизованного лука и перца. – Я здесь.

– Я знаю.

На самом деле я была ему благодарна, но мой голос казался резким от переживаний и усталости.

Я пошла в душ и стащила с себя одежду. Горячая вода обжигала, но это было хорошо. Я стояла под душем без движения. Я была слишком вымотана, чтобы плакать, но даже в этом состоянии мучительно желала обрести смысл. Я хотела быть тем человеком, который падает на колени и делает искусственное дыхание. Силилась овладеть тем уверенным взглядом, которым посмотрел на меня Дэн. Я уперлась ладонью в облицованную кафелем стену и попробовала сосчитать собственное учащенное дыхание. Я могла только просто сидеть – на полу в ее комнате или в приемном покое, – и это ничего не меняло. Я сжала руку в кулак и прислонилась к стене, пока сухие бесполезные рыдания сотрясали тело.