Нина Морено - Не встречайся с Розой Сантос

Мы стояли в прихожей, держа урну с останками Мими.

– Что теперь? – спросила я.

Я хотела, чтобы мать дала мне хоть что-нибудь: направление, цель, уверенность в том, что мы это переживем. Она понесла прах своей матери вперед по коридору. Я пошла за ней. Она вошла ко мне в комнату и остановилась перед алтарем.

Мама протянула мне урну. Я помотала головой. Дала понять, что не могу.

Дедушка смотрел на нас с фотографии, как обычно. Но сейчас он словно глядел немного выше объектива. Интересно, так было всегда? Он улыбался, глядя на что-то. Или, может быть, на кого-то? Кого увидел после долгой разлуки…

Дрожащей рукой я взяла тяжелую урну. Это место всегда меня успокаивало и приводило в чувство, но сейчас, наоборот, я ощущала слабость. Впервые за долгие годы почитания у этого алтаря своих предков я собиралась поставить на него кого-то, кого я знала. Теперь моя abuela будет смотреть на меня только с фотографии – она здесь, в этом пепле, а не на кухне, помешивает суп, вливая в него свою любовь, или наливает в бутылочку настойку для детских десен. Ее больше нет в оранжерее, где она ухаживала за своими растениями и бесконечно разыскивала меня между листьями. Больше она не шаркает тапочками поутру через коридор, чтобы сообщить мне о наступлении нового дня. Сейчас она была у меня в руках, а скоро будет здесь, на алтаре, и это означает, что она правда ушла навсегда.

Я упала на колени и сквозь слезы поставила урну бабушки рядом с фотографией своего дедушки.

– Надеюсь, она нашла его, – через силу прошептала я.

Мама села рядом со мной. Она положила ладонь на урну, а потом нежно провела пальцем по фотографии моего отца.

– Я тоже.

И две последние оставшиеся в живых женщины семейства Сантос упали в объятия друг друга, оплакивая свой дом.

На следующее утро, в свете мягкого солнечного света, я поехала на скейте в bodega за завтраком навынос – как теперь делала каждый день. Но за окошком никого не было. Ни следа семейства Пенья. Я встала на носочки, и меня окутал знакомый запах еды – бекон, яичница, обжаренные в масле тосты. Я вошла внутрь, чтобы окликнуть мистера Пенью, но меня удержал низкий и тоскливый звук трубы.

С каждой нотой сердце все больше сжималось. Я посмотрела на viejitos . Они, как обычно, сидели за своим столом; мистер Гомез поймал мой взгляд и серьезно кивнул. Мелодия оборвалась на тоскливой, разрывающей сердце ноте, и через мгновение появился мистер Пенья. Он явно не ожидал меня увидеть и посмотрел на часы. Я знаю, что тоска заставляет все в мире идти немного иначе, в том числе время. Не сказав ни слова, он приготовил два завтрака. Я в очередной раз попыталась с ним расплатиться, но денег он не взял. Тогда я просто поблагодарила и собралась уходить, но он окликнул меня:

– Роза!

Я удивленно обернулась.

– Да?

– Она была одной из лучших, кого я знал.

Я оказалась еще не готова к употреблению прошедшего времени и просто кивнула.

– И я.

Он занялся своим делом, а я поехала домой, размышляя о том, скольким еще людям моя бабушка дарила ощущение дома.

Мама была в комнате Мими – поглаживала керамические статуэтки, открывала маленькие аккуратные ящички, ища следы своей матери в воспоминаниях, которые пробуждали эти разбросанные вещицы. Или, может, ей хотелось таким образом как бы услышать ее прощальное напутствие. Я всю жизнь знала их вечными антагонистами с набором противоположностей, они были словно два конца магнита, которые вечно обречены противостоять друг другу. Но теперь, когда полюса Мими больше не было, понадобится ли маме уезжать? И в этом случае останется ли наш дом домом? Я не хотела, чтобы и Порт-Корал мы тоже потеряли.

В оранжерее висели все те же связки трав, высыхая для дела, которое никогда не будет выполнено. Я открыла окно, чтобы впустить свежий ветер, и прислушалась к тихому звону колокольчиков. Земля в горшке с лемонграссом пересохла. Я взяла металлическую лейку, и вдруг на меня внезапно накатила тоска по Мими. Я уронила лейку, закрыла лицо руками и заплакала.

Мне так о многом хотелось ее спросить.

– Подскажи мне, что делать, – молила я, прижимая руки к груди и пытаясь сосчитать количество вздохов.

Эти мучения никогда не прекратятся. Со временем будет только хуже. И чем больше часов пройдет с этого момента, тем дальше я буду от нее.

У меня не было никаких сил с этим мириться. Мне хотелось заключить сделку с судьбой. Заснуть и снова проснуться тем утром после фестиваля. Тогда я смогла бы вовремя найти ее и спасти, чтобы всего, что было дальше, не случилось. Я могу все исправить.

«Я могу все исправить, просто позволь мне все исправить, просто позволь мне…» – бормотала я и вдруг увидела на столе перед собой стопку монет. Я пересчитала: четыре. А те три, что я нашла в ночь ее смерти, так и лежали у меня в кармане. Я носила их с собой из-за отчаянной надежды на что-то, чему даже не могла подобрать слов. Итого семь. Этого достаточно для приношения.

Я пулей вскочила со стула и помчалась за своим скейтом. Изо всех сил я спешила к набережной, потом – дальше. А после я взяла в руки свой скейт и впервые в жизни ступила на песок.

Налетевший ветер чуть не сбил меня с ног. Моя abuela научила меня внимательно прислушиваться к миру вокруг. Порой ответы можно найти в разложенных картах или чайных листьях на дне старой кружки. А иногда – в порыве ветра или убывающей луне.

А иногда они в том, чего ты больше всего боишься.

Я уронила доску на песок и пошла вперед по пустому пляжу, а потом стащила обувь. Босиком я дошла прямо до кромки воды. Теплая вода лизнула мои ноги, и я от неожиданности вздохнула.

Я стиснула семь пенсов в кулаке. Море. Я ступила в море . Я вошла в воду чуть глубже.

Еще одна волна разбилась о берег и потянулась ко мне, омывая щиколотки. В ушах застучало, кровь прилила к лицу. Кислород, – подумала я. Вода, кровь, огонь. Я вошла в воду по колено, и она теперь доставала до края моей юбки. Уверенным движением я подтянула ее выше, и удивленный смешок вырвался из моего горла.

Я впервые в жизни вошла в море, но это было словно возвращение. Я подумала о матери и бабушке – их образы молнией вспыхнули у меня перед глазами. Я хотела знать, что на той стороне. Желала найти то, что потеряно. Хотела знать, куда двигаться дальше. Я знала старые молитвы, но сейчас стояла в море с пустыми руками – у меня не было ни фруктов, ни меда. Я могла принести в жертву лишь собственное сердце, смирение и эти монеты. И даже язык мой теперь был чужим.

Теперь вода уже доходила до талии. Я закрыла глаза и бросила монеты подальше в воду. Я была одна – и бескрайний океан, на горизонте встречавшийся с небом.

– Роза! – услышала я.