Алиона Хильт - Страсть под турецким небом [litres]

Помню, какое я производила впечатление на собеседованиях! А собеседования на ресепшн в хороших гостиницах, надо сказать, были жесткие: интервьюер мог переходить с языка на язык в середине фразы и наблюдать за твоей реакцией. Все менеджеры, слыша мои иностранные языки в работе, приходили в профессиональный экстаз! В отельном бизнесе одно из важных качеств, особенно если ты работаешь с гостями, – быстро и без проблем переключаться с одного языка на другой и безошибочно определять национальность гостя с первого взгляда. Ни с тем, ни с другим у меня проблем не было. В течение беседы менеджер мог несколько раз поменять свою «национальность», я же с невозмутимым спокойствием переключалась с турецкого на английский и с английского на французский… а дальше была ловушка: немецкого я не знала. Возможно, для вас это открытие, но зимой Анталия полна немцев и австрийцев. Многие ездят в местные отели зимовать, так как на родине их жизнь выходит дороже, чем в Турции, и для 100 % координаторов знание немецкого было решающим фактором. Именно по этой причине, если я хотела устроиться в отель в конце сезона, мне так нужен был именно немецкий, а не русский. Вместе с тем это был последний язык в мире, на котором я хотела говорить, он мне не нравился. Бог мой, как я его ненавидела: грубый, лающий, со сжеванными окончаниями. Я из принципа не хотела его учить и продолжала искать работу в отелях, ориентированных на французов и русских. Дорогие гостиницы отказывали мне один за другим, в отелях попроще не было вакансий.

Так, скитаясь из отеля в отель, я провела весь октябрь. Мне было безумно скучно и страшно, что впереди меня ждет голодная зима. Это абсолютно нормально в туризме: за сезон заработать и жить всю зиму на эти деньги. Которых, кстати сказать, было не так уж много: обычный аниматор получал 250 долларов, а шеф какой-нибудь части анимации (спортивной или мини-клуба, например) – чуть больше, 400 или даже 500. Мой жених как раз руководил спортивными аниматорами, поэтому и зарабатывал больше меня. Тогда, получая отказ за отказом, я посыпала голову пеплом и ругала себя за опрометчивое решение завязать с той работой. Впереди была неизвестность, я боялась, что ничего не получится, но пути обратно в команду не было, я ушла со скандалом, еще и с высоко поднятой головой. Почему я тогда не пала ниц перед шефом, не прокляла себя во всех смертных грехах и не умоляла о прощении, раскаявшись? Да потому что я была совсем не гибкой и со своим юношеским максимализмом не могла даже допустить такого унижения. А если покопаться глубже, то мне просто было стыдно, и я не знала, что с этим делать. «Вот же угораздило! Не могла, что ли, доработать до следующего сезона на насиженном месте? Обязательно надо было упираться и увольняться? Посмотри, что с тобой делает твоя дурацкая упертость!» – корила я себя и вместе с тем понимала, что это замкнутый круг, он бы никогда не разорвался, а так жить дальше было нельзя.

Я снова и снова приезжала на набережную и сидела на ней, глядя на блики солнца, играющие на морской воде. Купающихся уже не было – холодно для местных.

Осенью, когда солнце светит, но не греет, в Анталии становится весьма прохладно. В домах не предусмотрено центральное отопление, поэтому все греются с помощью электрических жужжащих вентиляторов или больших ламп на ножках, а спят на нагревающихся матрасах типа «доброе тепло». Так спала и я, уткнувшись носом в спину жениха. Он не любил обнимать меня во сне, но всегда поворачивался спиной, чтобы я притулилась к нему сзади. А еще он храпел! Я больше всего не люблю, когда люди храпят. Я понимаю, что они не виноваты, но у меня возникает ужасное желание их разбудить ударом по носу. Честно, всю жизнь с этим борюсь. Так вот Алту я могла пинать всю ночь, потому что его сломанная в молодости перегородка не давала ему нормально дышать.

Доработав до конца сезона, мой жених тоже уволился, помахав анимационной скитальческой жизни рукой. Имея на руках диплом о высшем спортивном образовании, он решил, что без труда найдет другую работу, не связанную с туризмом. Я была этому очень рада, хоть и понимала, что нам придется очень сильно экономить. У меня, к сожалению, не получилось найти место осенью, а потом и зимой. Я очень надеялась на новый сезон, рассылая резюме во все местные и отдаленные отели как ненормальная. Некоторые отвечали сразу, что им в данный момент никто не требуется, а другие молчали. Алту все это время тоже искал нормальную работу, но была в нем одна сложная черта – Гордость. «Как это я, человек с высшим образованием, буду работать за 300 долларов в месяц? Ну уж нет, я подожду другую вакансию!» Квартплата, продукты, электричество, вода… К концу февраля у меня уже сдавали нервы!

У меня не было денег даже на маршрутку, поэтому родителей мы навещали раз в неделю и очень радовались, когда папа Эмин отвозил нас домой на машине. У них был модный голубой двухдверный кабриолет, в Анталии ездить на машине с открытой крышей – сплошное удовольствие, даже осенью. Дожди там обычно по вечерам, да и не особо продолжительные. Алту встроил в их «Ситроен» специальный баллон для «натурального газа» (альтернативное топливо), чтобы заправлять его было дешевле.

Помню, как я ходила в магазин, когда в кармане лежало всего 30 курушей (примерно 20 копеек). О нашем бедственном положении никто не знал: Алту был слишком гордый, а мне было стыдно признаться, что мой кошмарный сон стал явью.

Я думаю, у каждой из нас есть такие вещи и обстоятельства, которых ты боишься больше всего в жизни. Моим страхом всегда была бедность. Даже не сама бедность, а безденежье, отсутствие какой-то свободы, жизнь от зарплаты до зарплаты, когда ее катастрофически не хватает. Не знаю, почему, но с самого детства я боялась именно этого. Когда мне на какие-то праздники дарили конфеты или деньги, я никогда их не ела и ничего себе не покупала – все патологически прятала, говорила маме, что «на черный день». И вот, кажется, черный день настал, да еще и привел за собой товарищей.

Своим родителям я об этом тоже не говорила. Да и как я могла признать, что так облажалась? Надо сказать, у меня еще теплилась надежда, что все изменится и из очередного отеля мне позвонят.

В то время я тренировалась в небольшом спортзале около нашего дома. Ходила я туда бесплатно, потому что это была практика от университета. Так вот в том зале ко мне настойчиво клеился тренер, и кольцо на безымянном пальце его не смущало. Каждый раз, когда я вставала на беговую дорожку, он просто подходил ко мне и садился на уши на ближайшие полчаса.

– Наааа, Гюзелим («красавица моя»), снова сегодня работаешь над своей фигурой? Сколько можно бегать? Давай лучше поприседаем, я тебя подстрахую? – нагло улыбаясь и подмигивая, выдавал он, облокотившись на стекло напротив тренажера.