Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. По праву любви.

Дженаро понял. Кем-кем, а дураком он никогда не был. Он понял и то, что чужаком его сделала репутация человека, который никогда не любил фашистский режим.

«Я правильно сделал, что уехал. Жить при фашистах я бы не смог! И не смогу!» — сказал себе Дженаро.

Он решил продать своё семейное гнездо и распрощаться с Италией навсегда.

На дом он повесил объявление о продаже, а сам отправился на поиски следов доны Луизы. Для начала расспросил стариков и старушек по соседству, не знают ли они каких-нибудь подробностей о её судьбе. Соседи не забыли старую чудаковатую Луизу, которая не отпускала ни одного просителя без денег, но в точности сказать, что с ней сталось, не могли. Помнили, как бродила по дорогам и ночевала где придётся, потому, что не хотела одалживаться у своего богатого зятя, и они тогда помогали ей, чем могли. А потом она как-то потерялась из виду. Никто и не задумался, где она, куда пропала. Умерла, наверное, в больнице для бедных, потому что жила как нищая.

Слушая стариков, Дженаро не раз пожалел о том, что повёл себя так злобно по отношению к Марии, к Луизе, что прогнал обеих из дома. Но тогда он просто места себе не находил из-за Тони, покинувшего Италию по вине отца Марии — богача и фашиста...

— Луизу похоронили в общей могиле на кладбище при больнице, — сказала ему одна старушка. — Помнится, сеньор Мартино узнавал, где она похоронена, и узнал, что в общей могиле.

Дженаро отправился в больницу для бедных, сказал, что Луиза доводится ему дальней родственницей, что он узнал о её смерти и хочет удостовериться, так ли это. Однако молодая разбитная девица обошлась с ним не слишком любезно:

— Говорите, лет пять прошло? Да мы тут никаких бумаг не держим, всё отправляем в город. Вы же видите, нам больных класть негде, а вы говорите, архив! Поищите могилу на кладбище. Не найдёте, поезжайте в город. Сделаете запрос, там поищут.

Дженаро поблагодарил девицу и отправился на кладбище при больнице. Он и сам видел, что врачам и сёстрам тут не до бумаг: больных бедняков много, больница маленькая, тесная.

Кладбище было невелико, отдельных могил было мало, а на одной из общих он прочёл имя Луизы и дату смерти. Как раз пять с половиной лет назад она умерла.

— Спи спокойно, — сказал ей Дженаро, постояв возле могилы. — Мария тебя помнит, и я тебя не забыл.

Потом он отправился в церковь, с искренним раскаянием помолился и попросил у доны Луизы прощения за то, что доставил ей столько горьких минут. Уходить из храма ему не хотелось, он сидел в прохладной тишине и продолжал беседовать со старой Луизой.

— Мария меня простила, — сообщил он ей. — Мой внук меня любит, и я тоже его очень люблю. Ты не зря старалась, малыш вырос очень хорошим. Ты меня тоже прости, дона Луиза! Я доставил тебе много горя. Но ты, я думаю, теперь в раю, вместе с моей Розиньей. Вы там, наверное, неразлучны, ходите по райскому саду и беседуете то про Марию, то про Тони. Про них, я думаю, вы всё знаете. Поэтому, много о нашей жизни тебе говорить не нужно. Постарайтесь обе, чтобы Тони, наконец, решил, кого он всё-таки любит. Я бы очень хотел, чтобы он был счастлив с Марией. Но и Камилию мне тоже очень жаль. Мне бы хотелось, чтобы он никого не обидел. Помоги ему, Луиза, я знаю, какое доброе у тебя сердце. И потом, с небес вам всё по-другому видно, не так, как нам здесь!

Дженаро взял горсточку земли с могилы Луизы.

— Твоя внучка тоскует по тебе, — сказал он. — Она была бы очень рада тебя увидеть. Я привезу ей немного землицы. Родная земля с могилы родного человека — это уже немало.

По горсточке земли он взял и для Тони с могилы матери, и для Нины с могилы отца. Джузеппе он рассказал про красавицу дочку, которая счастливо вышла замуж, и про верную Мадалену.

— Она всю жизнь жила только мыслями о тебе, растила дочку. Мадалена — верный человек во всём. Но теперь от её верности Нине одни неприятности.

Дженаро рассказал, как Нина пытается уговорить мать переехать к ней, а та упрямится.

— Займись этим делом, уладь, сделай так, чтобы все твои близкие были довольны.

Поручая дела живых дорогим ушедшим, Дженаро испытывал облегчение. Сам он не мог ничего поделать, а те, кто стали ангелами на небесах, вполне могли помочь и во всём разобраться. Правда, Джузеппе вряд ли стал ангелом, он всю жизнь был революционером и атеистом, но Бог наверняка его простил, потому, что хотел его брат только хорошего...

Делясь с покойниками своими житейскими заботами, Дженаро словно бы не отпускал их от себя далеко, они были тут, рядом, и другого дела, чем любить и заботиться о живых, у них не было. Дженаро тоже нужно было, чтобы о нём кто—то заботился.

С кладбища он ушёл успокоенный, растроганный, в уверенности, что близкие позаботятся о нём. Так и вышло. На дом очень быстро нашёлся покупатель. Лысый толстяк с чёрными живыми глазами дотошно оглядел комнаты и остался доволен. Он давно мечтал о таком добротном каменном доме с небольшим садиком. Семья у него была невелика, но в городе им стало тесно. Да и в тяжёлые времена, которые надвигались, всегда лучше быть подальше от городской суеты и иметь хоть небольшой, но свой кусочек земли...

В садике они сели торговаться за трёхлитровой бутылкой красного деревенского вина.

Дженаро не собирался искать больших выгод, ему нужно было уехать. Он чувствовал, что каждая минута промедления смерти подобна, и он рискует застрять в Европе навсегда. Понимал это и толстяк и поэтому предложил совсем уж несуразную цену. Дженаро его высмеял. Проторговавшись часа три и выпив не одну бутылку, а две, они, наконец, ударили по рукам.

На следующий день они отправились к нотариусу и оформили купчую. Дженаро попросил толстяка раз в год навещать три могилы на кладбище.

— Почему бы и нет? — отозвался толстяк. — У нас тут будут как будто родственники, а с роднёй всегда живётся легче.

Он рассчитался с Дженаро сполна и попросил через неделю окончательно освободить дом.

Мысленно Дженаро уже простился с домом, о нём не горевал, не сожалел. Он сидел на крылечке и радовался: «Теперь у меня есть деньги, на которые я повезу рояль. Я уверен, Тони ещё будет давать концерты».

Мысль о том, что он не может оставить здесь рояль, пришла в голову старика сразу, как только он понял, что никогда больше не вернётся в Италию. Рояль был для него не вещью, он был родным существом, которое невозможно бросить там, откуда сам вынужден бежать. И вот теперь они поедут в Бразилию вместе, оба они пока бездомны, но кто знает, может, у сына всё-таки появится дом? А рояль — это целое состояние. Но главное, чтобы Тони на нём играл! Потому что Тони ещё может давать концерты!

Дженаро вошёл в дом, любовно провёл по крышке рояля, открыл его и стал играть. Он играл не страстные и пошловатые мелодии, которые был вынужден исполнять в борделе, а играл Баха, и высокий строй этой музыки очищал и возвышал его душу. Дженаро играл так, как будто молился — за Тони, Марию, Мартинью, Камилию. Молился, чтобы слепые страсти покинули их, любовь сделала их зрячими и они любовно обошлись с жизнью, которая им досталась, и друг с другом. Доиграл и замер. На глазах у него были слёзы.