Мария Соареш - Земля любви, земля надежды. Испытание чувств

Он, разумеется, принял приглашение с радостью, а вот дети не поняли Франсиску, увидев за обеденным столом столь неожиданного гостя. У Маурисиу даже пропал аппетит. Он с трудом вытерпел присутствие Фарины за столом, а когда тот ушёл, потребовал от матери объяснений:

— Что всё это значит? Почему ты оказываешь такие почести этому сеньору?

— Я предложила ему и сеньору Винченцо выкупить обратно их прежнюю фазенду, и вот они согласились, — пояснила Франсиска.

— Ты хочешь продать фазенду?.. Которая была мечтой моего отца?! — возмутился Маурисиу.

— Да, именно поэтому я и хочу от неё избавиться, — спокойно ответила Франсиска.

— Ты оскорбляешь память моего отца! — не унимался Маурисиу.

— Нет, я отдала дань его памяти, а теперь считаю нужным подумать о живых. Ведь на этой фазенде будут жить родители Катэрины — моей невестки и твоей жены. Я действую в интересах нашей семьи, и мне странно слышать, что ты этому противишься, Маурисиу.

Последним доводом Франсиска выбила почву из-под ног сына. Препятствовать продаже фазенды, тем более в присутствии Катэрины, он больше не мог, но у него было достаточно других претензий к матери:

— А зачем надо было приглашать на обед этого Фарину? Ещё не так давно ты его терпеть не могла, он же итальянец!

— А что ты имеешь против итальянцев? — вскинулась на мужа Катэрина, обиженная его оскорбительным тоном.

— Я не против итальянцев, — вынужден был оправдываться Маурисиу. — Но Фарина мне всегда был неприятен, а сейчас я его просто ненавижу!

— У тебя нет причин для ненависти, — строго сказала Франсиска. — Сеньор Фарина всегда вёл себя порядочно по отношению к нам, а кроме того, он ещё очень и очень приятный человек.

Для Маурисиу это прозвучало как гром среди ясного неба. Он решил, что мать сошла с ума. Всю жизнь ненавидела итальянцев, и вдруг такая перемена? Уж не влюбилась ли она в Фарину? Не владея собой от гнева, он прямо спросил об этом Франсиску, и она ответила с достоинством:

— Нет, это не любовь. Но я свободная женщина и имею право принимать у себя в доме всех, кого сочту нужным. В том числе и мужчин.

— Да, мы не можем тебе этого запретить, — с болью произнёс Маурисиу. — Но я вправе потребовать, чтобы ты вернула на прежнее место портрет отца!

— Этот человек перестал для меня существовать, и мне не нужен его портрет, — ответила Франсиска.

— Но он же наш отец! Мне дорога память о нём! Я восстановлю его портрет и повешу у себя в комнате! — заявил Маурисиу.

— И этого я тебе не советую делать, — холодно сказала Франсиска.

— Ну почему ты его так ненавидишь? Что с тобой происходит?! — в отчаянии закричал Маурисиу, и Катэрина сочла своим долгом вмешаться, чтобы успокоить мужа.

— Идём в нашу комнату, я всё тебе объясню, — сказала она, силой уводя его из столовой.

Маурисиу, однако, ещё долго не мог успокоиться и не хотел слушать никаких доводов Катэрины.

— Она стала неузнаваемой. Сошла с ума! — твердил он. — Это просто кошмар какой-то! Продаёт фазенду, любезничает с Фариной!..

— Но вы же с Беатрисой давно хотели, чтобы она перестала ходить в трауре, — напомнила ему Катэрина.

— Мы ошибались. Тогда в ней было достоинство, а сейчас его нет. Сняв траур, она утратила и достоинство!

Терпение Катэрины и без того было на пределе, а тут она окончательно вскипела и, перестав церемониться с Маурисиу, перешла на более доходчивый, простонародный язык:

— А у твоего отца было достоинство, когда он делал Жулию?

Шокированный её грубостью, Маурисиу на какое-то время умолк, а затем произнёс упрямо, с горящими от волнения глазами:

— Мой отец всегда был и остаётся для меня кумиром! Я никому не позволю оскорблять его память! Ни тебе, ни моей матери. Запомни это!

Не обнаружив Марию и ребёнка в гостинице, Мартино довольно быстро отыскал их в пансионе доны Мариузы и, с трудом сдерживая гнев, приказал жене:

— Собирайся! Поедешь со мной на фазенду, которую я намерен купить.

К несчастью для Марии, Мартино заявился в пансион поздно вечером, когда Дженаро уже отправился на службу в ночное заведение и не мог её защитить. Поэтому Мария была вынуждена противостоять мужу одна.

— Никуда я с тобой не поеду, — твёрдо сказала она.

— Поедешь. Ты моя жена и должна меня слушаться.

— Я больше не твоя жена. Я ушла от тебя. Разве ты этого не понял?

— Нет, ты пока ещё мне жена, — недобро усмехнувшись, сказал Мартино. — И будешь делать всё, что я сочту нужным. Собирайся!

— Я отсюда никуда не поеду, — вновь повторила Мария.

Мартино понял, что уговорами тут не обойтись, и пригрозил ей:

— Тогда я поеду с сыном. Увезу его на фазенду.

— Он не твой сын! — парировала Мария.

— Но он этого не знает и никогда не узнает, — угрожающе произнёс Мартино. — Я имею право забрать его, и закон — на моей стороне. А ты решай, причём немедленно, будешь ли ты жить со своим сыном или хочешь потерять его навсегда!

Мария поняла, что он действительно возьмёт сейчас ребёнка и увезёт его в неизвестном направлении, а её просто отшвырнёт от себя как ненужную помеху...

Мартино же понял, что она заколебалась, и, взяв спящего малыша на руки, направился с ним к выходу. Как он и предполагал, Мария тотчас же воскликнула:

— Нет! Не уходи! Я еду с тобой.

Они так спешно покинули пансион, что Мариуза даже не успела попрощаться с постоялицей и спросить, куда её уводит муж.

— Этот сеньор был страшно сердит и увёз Марию силой, — рассказывала она потом Дженаро, который плакал от горя. — Простите меня, я не уберегла вашего внука. Но что я могла сделать? Ведь у них же семья... Даже если бы я вызвала полицию...

— Не вините себя, дона Мариуза, — отвечал сквозь слёзы Дженаро. — О моём внуке должен был позаботиться я сам. Надо было спрятать его и Марию в надёжном месте. Господи, что же я теперь скажу сыну, когда отыщу его?

— Может, Мария напишет нам? — робко вставила Мариуза, пытаясь хоть чем-то успокоить Дженаро, но он даже не услышал её.

— Эх, если бы я в тот момент был здесь! — говорил он. — Я бы не отдал моего внука фашисту! За всё бы с ним поквитался!..

Мариуза испугалась.

— Что вы такое говорите, сеньор Дженаро? Не дай бог, вы бы тут стали драться с этим фашистом! Мария говорила мне, что он страшный человек, он убил трёх крестьян в Италии. Наверняка у него есть оружие. Это счастье, что вас не было дома! Господь уберёг вас!

Она ещё долго причитала над осиротевшим, но избежавшим худшей участи Дженаро, а он не находил успокоения и совсем впал в отчаяние, то и дело повторяя:

— Это божья кара! Он наказывает меня одиночеством за то, что я был несправедлив к Тони. Отобрал у меня жену, внука, и с сыном я теперь никогда не встречусь.