Наталия Кина - Архитектура для начинающих

– Людочка… – гремит в той же мглистой недосягаемости голос Карапетяна, – обезболивающее… – дальнейшие слова Золотарев не воспринимает, они становятся просто оглушающим шумовым эффектом, волной вибраций разной амплитуды и интенсивности, а потом по телу разливается слабость и странное безразличие к этой самой непрекращающейся боли. Она еще есть, она никуда не ушла, не исчезла. Просто Мишка как будто смог от нее отвернуться, упаковаться в вакуумную, тонкую пленку. Как овощ, завернутый мамой для хранения в холодильнике… карусель лиц останавливается образом Нины Андреевны. Ее строгим, готовым к осуждению, взглядом – Мишка опять не оправдал оказанное ему высокое доверие. Всезнающая мать, разумеется, донесет отцу. Оправдывая желанием какого-то странного добра, она всю жизнь выступает на противоположной стороне.

Плотнее укутываясь в пленку небытия, Мишка тонет во мгле полного безразличия к боли, матери, жизни.

Завидуя Талгатову забытью (иначе его нездоровую отключку не назовешь), Ольга призраком самой себя слонялась остаток ночи по сумеречной квартире, ставшей вдруг ну совершенно чужой, заполненной не вещами, но ворохом дней и событий. Словно листами кальки с чернильными набросками ситуаций и разговоров. Вот, например, первая встреча с Мишкой – здесь, стоя у окна и глядя в гипотетический «Северо-Запад», они обсуждали его перспективы.

«А на самом деле в тот момент я все время взглядом возвращалась к просматриваемой отсюда площадке перед местным торговым центром, залитой расплавленным солнцем февральской оттепели, и наивно ждала вновь увидеть случайную Незнакомку…»

Иллюстрации с кальки памяти оживают беззвучными слайдами, грозя вновь затянуть в прожитый уже день желанием исправить принятые тогда и казавшиеся правильными решения.

– Не исправить. Да и не стала бы! – шизофренически беседуя сама с собой, Ольга комкает полупрозрачную/призрачную бумагу, забрасывает в угол, откуда, накапливаясь завалами, прошлое мятыми листами шуршит теперь под ногами шепотом отзвучавших фраз.

– Shit… – в тон им шипит анакондой Ольга, незаметно для себя засыпая на «любимом Ритином месте», выбрав его, в выстуженной сквозняками из прошлого квартире, инстинктивно, на подсознании. Кутаясь в него и плед, Ольга мысленно (или во сне уже), возвращается в их первую с Ритой поездку за Городок. Еще не было ничего, лишь предвкушение, интерес, машина летит вперед, солнце слепит глаза, Рита кусает губы, а Ольга чувствует крылья за спиной. И вдвоем они едут, и едут, и едут…

Заканчивая смену, Арсен проводил до стоянки отца бывшего своего одноклассника, а ныне пациента.

Никита Михайлович приехал почти сразу, как дежурная медсестра сообщила о ночном происшествии. Успел поймать Арсена и теперь больше половины часа пытал вопросами, сводя к их к единому «кто виноват?» и, судя по всему, уже ответив себе на него.

– Теперь только ищет, как доказать, – отделавшись от Золотарева-старшего, Арсен набрал сначала Ольгу, не дождался ответа и перенабрал Талгата. – Так что готовьтесь. Кампински-то где?

– В душе, – обшаривая взглядом содержимое Ольгиного холодильника, бурчит в трубку Талгат. – Как сам-то?

Хмыканье Карапетяна красноречивее тысячи слов.

– Да уж получше, чем… сам знаешь, кто, – в его реальности слышны шаги, приглушенные или далекие голоса. – Смену сдаю. К Руденко когда Джамалку привезешь, скажи, что от меня, и не рычи так на него от ревности. Отелло.

– Да пошел ты… – почти беззлобно бурчит Талгат, оглядывается на появившуюся в дверях кухни Ольгу. – Вон, Кампински еще расскажи, что делать, – отдает трубку и «возвращается» в холодильник за добычей.

А Городок тем временем – как театр – полон слухов. В том смысле, что это обычное, рабочее состояние любых человеческих сообществ. Существует даже версия, по которой человеческий язык и развился-то только благодаря сплетням, стал более гибок, информативен и дал древнему человеку новую силу, не существующую доселе в природе.

«Мишку пытались убить! Он в коме!» – лейтмотив наползающего утра в Городке.

Сарафанное радио тиражирует всё новые версии посредством «испорченного телефона» и при участии недюжинной фантазии Нины Андреевны, ее дочери Светланы, а также Катерины Изотовой, вступившей не так давно в почетные членши истинных женщин Городка.

«Борца за справедливость пытались уничтожить!» – значится на первых виртуальных полосах слухов. Почему борца, с кем/чем и за какую именно справедливость, история умалчивает, отметая эти детали, как не очень важные в священной войне. Главное – борец, справедливость и убить, а расставить ключевые слова каждый может в любом удобном ему порядке.

«Московские конкуренты – подозреваемый номер один Исин Талгат», – уточняет один источник.

«Подозреваемый номер два – бывшая одноклассница Ольга Кампински», – подсказывает другой узнаваемый голос.

«Номер три – Джамала, уволенная вчера одним-единственным днем спустя пять лет верной службы».

И совсем уже экзотика – это заговор Риты и Ольги с целью расправиться с Мишкой, не дающим развода неверной жене из-за маленькой дочери.

В штаб-квартиру стекаются соболезнующие. Получив новую информацию, передают ее дальше по всем своим доступным каналам.

Слушая маму, находящуюся на грани истерики, Рита некоторое время не могла отделаться от предательской мысли о том, что в Городке ночью произвели испытание неизвестного психотронного оружия. Иначе как еще разумная, современная женщина-математик всего за одну ночь может превратиться в брызжущую слюной истеричку, явившуюся ни свет ни заря и не замолкающую теперь ни на минуту.

– Ты понимаешь, что его хотели убить?! – в сотый раз за текущее утро вскрикивает Диана Рудольфовна. – Из-за тебя! Люди все так говорят и считают!

Отвечать бессмысленно. Уже пробовала, не помогает. Рита закрывает лицо ладонями. Разговаривать сейчас с мамой, все равно, что с параноиком в период обострения, можно только вколов ей успокоительного и уютно завернув в смирительную рубашку.

– Ты слышишь меня?! – продолжает истерику женщина. – Не закрывайся! Отвечай!

– Заварить тебе ромашки с пустырником? – отнимая руки от лица, спрашивает Рита. – Иначе с тобой сегодня общаться просто невозможно. Я не знаю, кто ты и что сделала с моей мамой…

Обычно попытки обезвредить непонимание юмором поддерживаются обоюдно с обеих сторон. Но сейчас неизвестная психотронная хрень явно еще имеет эхо воздействия.

– Я тебе объясню! – ядовито отвечает Диана Рудольфовна. – Тебя обвинят в попытке убийства или убийстве, если Миша, не дай бог, не выкарабкается. Посадят в тюрьму…

«Наша песня хороша, начинай сначала».