Дейзи Уитни - Пересмешники

Майя замолчала, слова тяжело повисли в комнате. Она спросила у Картера, впиваясь в его голубые глаза карими глазами:

– Она сказала да?

– Она не сказала нет, – сказал он.

– Она сказала да? – повторила она. – Она сказала да оба раза? Она сказала, что хотела секс с тобой?

– Она не сказала нет, – повторил он, взглянул на Кевина, но тот тоже был растерян и не мог помочь.

Сушилки все еще гремели, но в комнате словно стало ужасно тихо, и все стало понятным. Все задержали дыхание от осознания фатальной ошибки Картера. Он не подготовился к этому вопросу. Они не подготовились к следующей лжи, потому что для Картера мое отсутствие «нет» было согласием. Он не продумал ложь. Он не думал, что должен. Он словно не читал кодекс, или – что вероятнее – ему было плевать на то, что там говорилось. Он думал, что поступил хорошо, просто потому что я не произнесла нет.

А это по многим причинам не было хорошо.

– Она сказала да? – в третий раз спросила Майя, и с каждым разом в комнате становилось все тише, все ждали его ответ.

– Она дышала.

– Она дышала? – повторила Майя. – Дышала?

Картер кивнул, ухватившись за эту идею.

– Да, она дышала.

– И, по–твоему, это было ее согласие? Дыхание?

Картер не знал, что сказать: он был Бемби без мамы.

– Эм, да.

– Она дышала, – потрясенно сказала Майя, посмотрела на трех учеников совета. – Отсутствие «нет» не означает «да». Отсутствие «нет» не означает согласие. И дыхание не означает согласие. Дыхание – это дыхание. Дыхание – это сон. Это не да. Дыхание просто означает, что ты живой.

Она сжала мою руку. Я сдала ее ладонь в ответ, не ощущая ни огня, ни льда, только спокойствие, потому что, хоть Картер врал и изображал щенка и джентльмена, я была уверена, что Майя добила его, заставила сказать правду.

Майя закончила кратким подведением итогов, так сделал и Кевин, но запинался, все еще потрясенный ошибкой Картера, которую они не продумали.

Келли поблагодарила всех нас.

– Мы сообщим решение завтра днем.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Вся история

– Он практически признался! – закричала Майя в десятитысячный раз. Мы описали Т.С. все в деталях, когда вернулись в общежитие десять минут назад.

– Знаю, – сказала я, потрясенно качая головой от того, как Картер мог додуматься защищаться аргументом про дыхание. – Странно, да?

– Дыхание! – снова заявила она.

– Дыхание, – повторила я. – И все. Только это он смог сказать.

– И, раз мы обсуждаем это, было бы лучше, если бы ты сказала о Мартине, – сказала Майя. – Но теперь все стало явным. Он тебе так сильно нравится?

– Да? – заинтересованно спросила Т.С.

– Да.

– Я хочу знать, как у вас началось. Расскажи, – сказала Т.С. – Опиши все детали, которые ты скрывала последний месяц, маленькая хитрюга!

Я вспомнила утро после Картера, и как я не хотела ничего ей рассказывать. С Мартином я хотела рассказать ей все.

В дверь постучали.

– Я открою, – сказала Т.С. и открыла дверь Мартину. – Какие люди!

– Привет, – сказал Мартин не так радостно, как Т.С. и Майя.

– Полагаю, ты хочешь пару минут наедине с Алекс, – сказала Т.С.

Мартин кивнул, и Майя с Т.С. быстро вышли.

– Мне очень жаль, – сказала я.

– Не нужно, – сказал он и кивнул на мою кровать. – Можно присесть?

Я сказала «да», и он осторожно опустился в паре футов от меня. Воздух вдруг стал тяжелым, и я поняла, почему он был тут. Чтобы порвать. Я сглотнула и ждала. Он повернулся ко мне.

– Стоило сразу рассказать Эми.

– Что она сказала?

Он помолчал немного и сказал:

– Она сказала, что хотела бы не так об этом узнать.

– Ох.

– Она сказала, что мои поступки могли серьезно подпортить репутацию Пересмешников.

– Эми не смягчает слова.

– А потом она сказала, что хорошо, что Майя быстро сообразила и выдала гениальную речь.

– Она была гениальной, – согласилась я.

– Гениальной и честной, – добавил Мартин. – А потом Эми сказала, что это не навредило делу, а даже помогло ему, но она все еще пообещала потом разобраться со мной.

– Что она имеет в виду? – спросила я, не зная, накажут ли Мартина в стиле Пересмешников.

Он пожал плечами.

– Не знаю.

– Прости, Мартин, – сказала я.

– Не нужно.

– Но я ужасно себя чувствую.

– Не надо. Я сделал свой выбор. Я знал, что делал, – твердо сказал он, глядя на меня серьезными глазами, карими, без вкраплений. Он крепко сжимал край моей кровати, словно сдерживал эмоции, словно злился. На меня. – Это того стоило, – сказал он.

Но я заметила только прошедшее время. Стоило.

– Стоит, – быстро исправился он. – Это того стоит. Ты того стоишь. Надеюсь, они накажут его, – сказал он, отпустив кровать и сжав кулаки. – Этот козел заслужил наказание.

Он придвинулся ко мне.

– Он поступил ужасно с тобой, – гнев еще звучал в его голосе, он опустил правую ладонь на мои волосы, убирая их с лица. – С той, по кому я схожу с ума, – и тихо, отпуская ярость, он добавил. – С той, в кого я влюбляюсь.

Он закрыл глаза, уткнулся носом в мою шею, его теплая ладонь легла на мою щеку. Я расслабилась, прильнула к ладони, зная, что я и близка к тому, чтобы влюбиться.

* * *

Честно говоря, я ощущала победу в воздухе насчет завтрашнего вердикта, еще и кое–кто, который очень мне нравился, влюблялся в меня. Я расхаживала за кулисами, ожидая, пока квартет закончит свою версию «Маленькой серенады», и говорила себе не радоваться раньше времени, не думать, что победа в кармане. Последняя нота серенады Моцарта утихла, раздались аплодисменты и вопли. Квартет поклонился и покинул сцену, и прожектор озарил меня, одну меня. Я прошла к пианино, готовая исполнить самое невероятное музыкальное произведение из существующих перед своими друзьями, парнем – уже не тайным – и учителями, мисс Даматой и работником Джуллиарда.

Как только мои пальцы коснулись клавиш, я взлетела. Я парила. Я скользила в музыке, и Бетховен снова был моим. Мы воссоединились и больше не ссорились. Мы были на одной стороне. Мы двигались по первому действию, второму, третьему и четвертому, и мне казалось, что пропадает все, что было неправильным, заживают раны, а история переписывается. Было красиво и громко, но по–хорошему, эта громкость подхватывала тело и уносила вдаль. Это была громкость восхищенной аудитории. Это было громко, потому что музыка, свет, звук и магия окружили нас, создавая идеал, искусство. Мы были не просто в актовом зале, а в Карнеги–холл, на величайшей сцене мира, и я ощущала только музыку, сладкую музыку, наполняющую меня.

Мы добрались до «Оды к Радости», идеальной части в конце идеальной симфонии идеального композитора. Только я и пианино неслись в пространстве и времени. Я стала собой, восстановилась. Я стала такой, какой была всегда, какой и должна быть.