Александра Салиева - Чёрная орхидея

С пару секунд я ещё пребываю в своеобразном шоке, а после подхожу к нему ближе и опускаюсь на корточки, подбирая металлическую лопатку.

– Зачем? – всё, на что меня хватает.

Ответа я не жду. Просто вытаскиваю увядшую растительность и начинаю раскапывать новую ямку. Впрочем, никаких объяснений всё равно и нет.

Спустя примерно десять минут край садовой дорожки украшает цветущий нивяник. Надо заметить – растительность очень похожа на те ромашки, которые пыталась спасти девчушка с кривыми косичками.

Выглядит довольно убедительно…

– Ты очень странный, знаешь? – срывается с моих уст в итоге, пока я наблюдаю, как брюнет убирает все следы нашей деятельности в тот же пакет, в котором прежде им были принесены цветы на замену.

– Это что, признание в любви? – отзывается в открытой усмешке англичанин.

Демонстративно закатываю глаза на такое заявление.

Вряд ли находящийся рядом со мной в принципе вписывается во что-нибудь, где можно употребить понятие «любовь», или хоть что-то, отдалённо напоминающее нечто подобное.

А жаль…

– Ты так и не ответила, – отпускает замечание Грин и поднимается на ноги, поравнявшись со мной. – Да и что странного в том, что я решил немного порадовать маленькую девочку? – уточняет с лёгким прищуром и склоняется ближе, касаясь сгибом пальцев моей щеки. – Мне не трудно, а она… разочаруется в этой жизни немного позже, не сейчас. К тому же не одной ей радость… – заканчивает едва уловимым полушёпотом и касается моих губ коротким мягким поцелуем.

Радость, значит? Решил порадовать ту, до которой ему и дела нет никакого?

Впрочем, если вымести из моего многострадального мозга всю эту ахинею из неуместных ощущений и эмоций – со стороны взглянуть на происходящее, как всего лишь перечень произведённых действий, то тогда становится вполне всё понятно, как раз почему на самом деле Маркус это делает. И… я снова злюсь.

Перехватываю его руку, избавляясь от прикосновения.

Я бы ещё и назад отошла, чтобы возвести дистанцию побольше, вот только отступать перед ним… Ну уж нет, не выкажу ему такой чести!

– Думаешь, если сделал вид, будто бы ты такой хороший и заботливый, то я быстренько проникнусь моментом, вспомню о всех тех, кому бы ты ещё мог помочь на той чёртовой верфи, и подпишу чёртов брачный договор? – проговариваю предельно ровно, хотя всё внутри кипит негодованием.

Ультрамариновый взор темнеет. В нём вспыхивает… предвкушение?

Воистину псих!

Оба мои запястья в считанные секунды заведены за спину и перехвачены одной его ладонью, а я сама крепко прижата к мужчине. Он ещё и за талию обнимает, не оставляя и шанса отстраниться.

– Иногда поцелуй – это всего лишь поцелуй. А цветы – всего лишь цветы, – проговаривает тихо-тихо Маркус, склоняясь ближе. – Не во всём, что я делаю, обязательно должна быть какая-то подоплёка, – ухмыляется злорадно. – Да и чёртов брачный договор, – явно передразнивает мои же слова и интонацию, – ты всё равно подпишешь. Ещё до сегодняшней полуночи, цветочек, – звучит безоговорочным утверждением. – И это место здесь совершенно ни при чём. Или забыла, для чего ты здесь, со мной? Освежить тебе воспоминания? – сдавливает мои запястья сильней, а после… отпускает.

Отворачивается, подбирает оба картонных пакета и направляется прочь с территории детского дома. А я… некоторое время беспомощно смотрю ему вслед, не в силах пошевелиться. И думаю о его словах.

Ведь, как бы то не хотелось признавать, Маркус Грин – прав.

Я почему-то начала забывать, зачем я здесь, с ним.

Да, я отказалась от своего прошлого, когда решила стать Зои Риверс. Да, наивно надеялась вернуться к прежней жизни после того, как всё закончится. И уж точно не рассчитывала, что мне придётся притворяться гораздо дольше, чем пару недель, – тем более на протяжении целых пяти лет. Но и отступать теперь поздно. И совершенно бессмысленно. Даже если это будет стоить гораздо больше, нежели я планировала изначально.

– Раз, два, три, четыре, пять: я иду тебя искать, – срывается с моих уст беззвучно, пока я иду сначала к воротам, а после усаживаюсь на переднее пассажирское сиденье машины, за рулём которой давно ждёт англичанин.

И звучит ещё не раз, но уже в моих мыслях, пока я открываю чёрную папку, а затем молча подписываю каждый из многочисленных листов чёртового брачного договора.

Что ж, как уже было сказано – не повезло мне.

Но я и с этим справлюсь…

Сквозь неплотно задёрнутые портьеры пробиваются блеклые солнечные лучи, когда я открываю глаза. Явление природы остаётся далеко на краю подсознания – замечаю его автоматически, но по большей части всё моё внимание сосредотачивается на ином. Просто ультрамариновый взор, пристально изучающий моё лицо, не оставляет иного выбора.

Некоторое время я продолжаю пребывать в одном положении, отчего-то опасаясь пошевелиться, позволяя мужчине и дальше смотреть на меня столько, сколько ему вздумается. Даже дышать перестаю в какой-то момент.

– Ты должна сказать… – нарушает затянувшееся молчание первым англичанин.

– Доброе утро, Маркус, – заканчиваю фразу за него.

На чужих губах расцветает довольная улыбка.

– Доброе утро, цветочек, – отзывается брюнет.

Следующую минуту мы продолжаем лежать на боку, друг к другу лицом, больше ни слова не произнеся. Понятия не имею, по какой причине, но тишина в этот раз не тяготит столь сильно, нежели обычно. К тому же она заканчивается, как только Грин резко поднимается с постели и направляется в ванную. Почти сразу оттуда доносится плеск воды, а я переворачиваюсь на спину, бездумно изучая лепные своды потолка его спальни.

Накануне вечером я и Маркус вернулись в поместье. После того как во второй раз побывала в том детском доме и подписала брачный договор, сказанное мною этим утром – первая фраза с тех пор.

Сорвалось с уст машинально.

– Будь в столовой через десять минут, – прерывает мои недолгие раздумья англичанин по выходу из ванны. – Позавтракаем вместе, прежде чем я уеду.

На нём, кроме одного полотенца, прикрывающего бёдра, и нет ничего, поэтому невольно провожаю взглядом крепкие мышцы спины и стекающие с плеч капельки воды, пока мужчина пересекает комнату и направляется в гардеробную. И только когда двери-купе, закрытые им, перекрывают мне доступ к дальнейшему изучению полуобнажённого мужского тела, вынужденно поднимаюсь с постели.

Большую часть из отпущенного времени я просто-напросто пялюсь на себя в зеркало, пытаясь найти в отражении хоть что-то, что могло бы этим утром заинтересовать Грина в моей внешности. Но так и не нахожу ничего. Даже следы от его рук на моей шее окончательно исчезают.