Александра Салиева - Чёрная орхидея

– Спасибо, – благодарю её.

Она кивает, а затем отходит назад. Дверцы лифта закрываются, оставляя меня в одиночестве и относительной тишине, среди которой я вновь могу отчётливо слышать тиканье наручных часов.

Тик-так…

Тик-так…

Тик-так…

На улице начинает темнеть, когда оказываюсь за пределами медицинского центра. Без малейшего зазрения совести я пользуюсь наличкой из бумажника Маркуса, поймав такси. На нём и добираюсь до поместья Грин.

На центральном крыльце дома меня уже ждёт Рэнне. Судя по опухшему раскрасневшемуся личику, случившееся тронуло и её эмоции. Но она не накидывается на меня с расспросами. Лишь заботливо забирает привезённые мною вещи и спрашивает, буду ли я ужинать. От еды я не отказываюсь.

– Возьму чистые вещи для Маркуса, потом вернусь в клинику, – поясняю, направившись на второй этаж.

В спальне надолго я не задерживаюсь. И даже одежду, о которой сказала Рэнне, я не беру – лишь рассыпчатую пудру, купленную мною в торговом центре вместе с Закери.

Спускаюсь обратно на первый этаж. Прямиком в кабинет хозяина дома.

До профессионального взломщика сейфов мне далеко. Тем более, если этот самый сейф такой надёжный. Впрочем, не надо обладать особым талантом, чтобы рассыпать минеральный порошок по тёмной цифровой панели, а немного погодя различить отпечатки на шести из десяти кнопок.

Должно быть, восемь…

Две из цифр явно повторяются.

Теперь главное «угадать» правильную комбинацию с первого раза.

Впрочем… Это должно быть что-то значимое, если за эти дни я хоть немного сумела понять, кем является Маркус Грин. Например… Дата.

Какая?

Глубоко вдыхаю и прикрываю глаза, мысленно прокручивая снова и снова каждую страницу сведений, что я читала о мужчине.

Числа… Числа… Числа…

Девять. Единица. Шесть. Четыре. Двойка. Восемь.

Если дата, значит включает год.

Ни одного нуля.

Тысяча девятьсот девяносто… какой?

Явно декабрь.

Вариантов не так уж и много. Так что размышляю я недолго.

Ещё несколько глубоких вдохов-выдохов…

Пальцы слегка подрагивают, пока я набираю выбранную последовательность. Я нервничаю не только потому, что опасаюсь ошибиться. Больше я боюсь, что за запертой дверцей не найду необходимого.

Вот тогда это будет грандиозный провал!

Восемь цифр…

Писк панели сопровождает… зелёный свет.

С уст сам собой срывается облегчённый вздох. А затем я не дышу вовсе. Просто потому, что внутри, помимо внушительной суммы наличных в различной валюте, загранпаспорта самого Маркуса, документов, удостоверяющих личность Зои Риверс, и австрийского «Glock 45» с полной обоймой, я нахожу компактную папку чёрного цвета. Поверх неё покоятся два договора. Первый – подписанный мною перед проведением аукциона. Второй – заверенный нотариусом брачный договор. А вот внутри папки…

– Да! – чуть ли не подпрыгиваю от радости, на время позабыв, что меня могут услышать и застать в таком положении.

Впрочем, теперь, когда в моих руках оригиналы документов с содержанием двенадцати женских имён и фамилий, меня уже мало заботит всё остальное.

Дальнейшее занимает не так уж и много времени. Я отправляю несколько десятков фотографий печатных страниц тому, кому звонила не столь давно. Теперь, когда известны «настоящие» имена девушек, а не только сам факт их существования, выяснить их местоположение будут гораздо проще.

Папку я оставляю на месте. Свои документы – забираю. Как и ещё кое-что, прежде чем закрыть сейф и убрать все следы своего вторжения.

– Ты оставила цифровой след. Дважды, Станислава, – сообщает вместо похвалы и поздравлений всё тот же напоказ равнодушный мужской голос, как только загрузка и передача файлов завершена, а на телефон Маркуса поступает входящий звонок. – Настолько уверена в себе?

– Не ворчи. Выпей кофе. Сегодня это прям напиток дня, – хмыкаю довольно, проигнорировав выговор.

В ответ слышится обречённый стон. И виноватое:

– Мы не нашли Эбигейл Олдридж. Она пропала. Сняла крупную сумму ещё до инцидента на ипподроме, а после её никто не видел. Операции по банковским картам с тех пор тоже отсутствуют, телефон она оставила у того банкомата, где снимала наличные. Проследить последующие перемещения пока не удалось.

Если честно, я бы удивилась, будь то иначе!

– Значит, я оказалась права, и ты действительно можешь перестать канючить по любому поводу, – отпускаю в качестве комментария, внутренне подавляя в себе нахлынувшие раздражение и досаду по поводу очередной упущенной девицы.

– И почему Грин тебя до сих пор ни разу не выпорол… – доносится задумчивое в ответ. – Язва…

Как бы ни хотелось ответить соответствующей колкостью, приходится попридержать ответ при себе. В коридоре слышатся чьи-то шаги. Вскоре и дверь в кабинет отворяется.

– Ужин накрыт в столовой, – поясняет вошедшая Рэнне.

– Хорошо, спасибо, – киваю, вместе с ней направляясь в коридор.

Что странно, трубку абонент не вешает. Впрочем, мне тоже есть что сказать ещё.

И здесь свидетель мне не помеха.

В конце концов, откуда ей знать, с кем именно я общаюсь?

– Я буду в медицинском центре, пока Маркус не очнётся, – сообщаю, вернувшись к телефонному диалогу.

– Кхм… – только и слышу в ответ.

Успеваю дойти до накрытого стола и сесть на стул, досконально изучив содержимое каждой фарфоровой тарелки, прежде чем следует продолжение.

– Зачем? – звучит напряжённо.

Похоже, сегодня не я одна вынуждена пребывать в шоковом состоянии.

– Хочу попрощаться.

С высоты десятого этажа огни ночного Лондона сливаются бесконечной чередой новых созвездий в бесконечно тёмной мгле. Словно небеса падают на землю.

Я бездумно рассматриваю развернувшуюся панораму снова и снова в мучительном ожидании того момента, когда единственный пациент этой палаты откроет глаза.

Проходит больше четырнадцати часов с тех пор, как он принял яд. И моё сердце сжимается непонятной болью каждый раз, стоит только задуматься над этим. Будто во мне самой смертельной отравы ничуть не меньше. Хотя, если хоть немного перестать отрицать и притворяться, тогда становится понятно, что моя душа в самом деле отравлена ничуть не меньше, чем организм мужчины. Вот только в моём случае никакое переливание крови не поможет. Медицина тут совершенно бессильна.

Мой личный яд, пропитанный соблазном…

Маркус Грин.

Его ресницы едва заметно подрагивают – дыхание тихое, равномерное. Скорее всего, брюнет видит какой-то сон. А вот я уснуть никак не могу. Несмотря даже на то, что до рассвета остаётся не так уж и много времени. Вновь и вновь я до судорог в пальцах сжимаю кулаки всякий раз, когда желание прикоснуться к мужчине берёт верх над всеми сомнениями, витающими в истерзанном противоречиями разуме.