Джессика Соренсен - Спасая Куинтона

— Пойдем домой, сынок, — говорит он, отойдя от рекламных щитов и приближаясь ко мне.

— У тебя его никогда не было! — срываюсь я на крик. — Ты ненавидел меня со дня моего рождения!

Он выглядит ошеломленным.

— О чем ты говоришь? Конечно, я любил тебя.

— Нет, — говорю я, но мой голос начинает постепенно угасать, моя сила воли исчезает вместе с ним. — Ты винишь меня в смерти мамы так же, как в смерти Лекси и Райдер.

Он бледнеет, и начинает быстро подходить ко мне.

— Это неправда. Куинтон, я…

Я поднимаю руку, стоя так близко к краю, насколько это возможно.

— Не подходи, или клянусь Богом, я прыгну.

Как только я это говорю, Нова начинает плакать. Нет, не просто плакать, а истерично рыдать. Сначала я не могу понять, что я сделал, но потом, не смотря на мой воспаленный мозг, я вспоминаю. Ее историю. Ее боль. И тот факт, что я собираюсь заставить ее пережить это снова.

— Пожалуйста, просто прекрати это, — говорит она, вытирая слезы с глаз, которые не могут остановиться. Она продолжает плакать, и Тристан выглядит так, как будто хочет успокоить ее, но немного остерегается. Наконец она перестает пытаться вытереть слезы и позволяет им течь, опуская руки. — Если ты меня любишь, тогда ты отойдешь с проклятого края этой крыши! — кричит она, ее внезапная волна гнева тревожит меня. — Потому что я не могу больше это терпеть… — Ее плечи содрогается от рыданий. — Клянусь Богом, если я потеряю еще одного человека, которого люблю, это меня убьет. — Еще больше слез. — Пожалуйста, просто спустись с крыши и прими помощь.

Ее слова и слезы сильно ударяют меня в грудь. Я не уверен, что именно, слова Тристана, моего отца, слезы Новы, гнев, просьба или факт, что она сказала «люблю», что заставляет меня отойти от края. Возможно, это комбинация всех этих вещей. Или, может быть, я просто так устал и выжат, что не могу найти силы, чтобы сделать что-нибудь еще. Как только я делаю шаг вперед, мои ноги подкашиваются. Я падаю на колени, не зная, что делать, что сказать, что думать или чувствовать. Как реагировать на все это. Часть меня думает, что это нереально. Что я мертв. Или под наркотиком. Что ничто из этого не происходит.

Хватаюсь за голову, пытаясь свернуться калачиком и исчезнуть. Не могу дышать. Не могу думать. Я могу только чувствовать. Все. Это слишком. Я тону в эмоциях. Сожаление. Печаль. Вина. Боль. Гнев. Страх . Я так боюсь. Того, что ждет меня впереди. Невидимое будущее, которое я только что выбрал, отступив от края.

Независимо от того, насколько я сражаюсь, я начинаю плакать, беззвучные слезы заставляют мое тело дрожать. Даже не знаю, откуда они, черт возьми. Накопленные годами, наконец, они разразились. Через несколько секунд я чувствую, как меня обнимают чьи-то руки. Как только запах и ее тепло доходят до меня, я узнаю, что это Нова. Моя инстинктивная реакция — отпрянуть, но я слишком устал, поэтому наклоняюсь к ней и плачу, а она обнимает меня, пока я разрушаюсь.

Я держусь за него, как будто нет ничего важнее в мире, отказываясь отпустить его даже когда мы уходим с крыши и садимся в машину. Обнимаю его на заднем сиденье, поглаживая его спину, когда он уткнул лицо мне в шею, а моя мама везет нас в отель. Слезы перестают течь из его глаз к тому времени, когда мы добираемся, и по нему видно, что он почти без сознания от истощения. Тристан говорит, что он сломан и вероятно, заснет, когда мы отправимся в аэропорт сегодня вечером, что облегчит его отцу перевозку в реабилитационный центр в Сиэтле. Если нет, то Тристан говорит, что это будет та еще заноза в заднице, и нам, возможно, придется дать ему что-нибудь успокоительное, иначе он может взбунтоваться.

Кажется, что мы добираемся до гостиничного номера целую вечность. Тристан и отец Куинтона помогают ему, беря его под руки и двигаясь по обе стороны от него. Не уверена, сколько времени прошло с тех пор, как он ел или пил что-нибудь, но он в очень плохом состоянии, обезвоженный, с сухой кожей и потрескавшимися губами. Язвы по всему телу.

После того как мама открывает номер, они вносят его, и я ложусь на кровать вместе с ним. Думаю, что он не в себе, но потом он приближается ко мне и опутывает мои ноги своими. Затем он прижимает голову к моей груди, ровно дыша.

— Пойду соберу сумки, — говорит мама, забирая ключи и сумочку. — Вы не хотите спуститься вниз в кафе и взять немного еды и воды? — спрашивает она отца Куинтона, которому, похоже, немного неловко от родительских обязанностей, в отличие от моей матери. Она кивает на Куинтона. — Он выглядит так, что ему нужна пища и вода.

Отец Куинтона кивает и направляется к двери.

— Они будут в порядке здесь?

Мама смотрит на меня.

— Все будет хорошо, если мы оставим вас на минутку?

Я киваю, затем она нерешительно выходит из комнаты, и отец Куинтона следует за ней. Она выглядит более обеспокоено, чем когда-либо. Я не виню ее. Куинтон выглядит реально плохо. Как будто он достиг точки, где дальше уже смерть. Он грязный, потерял много веса, на нем нет обуви и рубашки, а глаза впалые. Но хорошо, что он здесь и все еще дышит, и мы собираемся ему помочь.

— Я выйду покурить, — говорит Тристан, направляясь в сторону раздвижных стеклянных дверей, которые выходят на балкон. Он выглядит изможденным, думаю, что он не спал по дороге в Лас-Вегас. Ко всему прочему, я уверена то, что произошло на крыше, было тяжело для него. Увидеть Куинтона в подобном состоянии. Вновь очутиться в этой среде. Почувствовать накал эмоций. Мне самой было трудно. Больно.

— Ты в порядке? — спрашиваю его, положив подбородок на макушку Куинтона и притягивая его поближе.

Он кивает, вынимая сигарету из пачки, и открывает раздвижные двери.

— Да, просто тяжело вернуться сюда… слишком много воспоминаний… — он берет сигарету в рот, начиная выходить на улицу. — Я рад, что завтра мы возвращаемся. — Он останавливается, извлекая зажигалку из кармана. — И что он все еще с нами.

Я рисую линию вверх и вниз по спине Куинтона.

— Следы на руках… что это значит? Я имею в виду, я знаю, что это означает, но… насколько сложно ему будет бросить?

Он бросает на меня грустный взгляд, поджигая сигарету.

— Честно? — спрашивает он, и я киваю. — У него будет гребаная адская борьба внутри себя, после всего, что случилось. Возможно, это одна из самых трудных вещей, через которую он когда-либо проходил… он будет чувствовать, словно сходит с ума. Плюс, его тело будет ломать от отказа. Но это возможно преодолеть. — Он жестом показывает на себя, а потом начинает закрывать дверь, чтобы дым не попадал в номер.

— Тристан, — окликаю я его.

Он останавливается.

— Да?

— Спасибо, — говорю я тихо.

— За что?

— За то, что приехал сюда и помог ему, — говорю я. — Я уверена, что это было не просто для тебя.