Яна Перепечина - А я смогу… [litres]

Зарычав от осознания собственной слабости и новой волны накатившей на него ненависти, он посмотрел на бумаги, которые всё ещё сжимал в руках, и зло, смачно, грязно выругался. Обложили. Со всех сторон обложили. Ну, что ж? Дядя ещё пожалеет. Жизнь его ненаглядной Оленьки превратится в кошмар. Он сам этого хотел. А пока нужно сделать всё, чтобы завоевать её. ВСЁ. Абсолютно. И он на это готов.

Потом Павел долго разрабатывал не лишённый изящества и коварства план. Только собрался воплощать в жизнь, как мать пожелала поехать на воды в Чехию и непременно в его, Павла, сопровождении. Дядя милостиво позволил. Как же, любимая сестричка не должна ехать одна. Только вернулись, как улетела в Грецию Ольга, не соизволившая даже поставить его заранее в известность. Он скрипнул зубами, изобразил заботу и страдания от долгой разлуки и даже проводил-встретил, старательно играя запланированную роль.

Так и получилось, что красивый многоступенчатый план его вступил в фазу реализации лишь в конце августа. Дабы отвести от себя подозрения и как следует помариновать Ольгу Павел сообщил ей, что уехал в командировку, а сам, чувствуя себя Брюсом Ли, Джеки Чаном и другим Брюсом, Уиллисом, в одном флаконе, начал действовать.

Разбить витрину оказалось очень легко. Только вот звону и грохоту было столько, что он даже испугался, что поймают, непременно поймают. Поэтому в Томилино поехал, вооружившись краской. Наносилась она почти бесшумно и быстро. Именно тогда, чувствуя себя под покровом ночи хитрым, ловким, сильным и смелым, он испытал такое удовлетворение от творимого, что дальше действовать стало не только легко, но и приятно.

Приятно было видеть изуродованную витрину, приятно слышать страх в голосе маленькой продавщицы, которая ответила на его звонок, приятно отправлять гадкие, пугающие послания Ольге. А уж протыкать колёса и вскрывать хлипкие ворота гаража её отца – вообще сплошное удовольствие.

Он планировал появиться через неделю – две после начала «кампании» запугивания. Появиться, утешить, пожалеть, поддержать и как апофеоз – вычислить и наказать злодея. Даже договорился по этому поводу с найденным через десятые руки детиной на редкость зверской наружности о том, что тот сыграет роль злоумышленника. Парень, работавший санитаром в больнице, оказался славным малым, добрым и не отказавшимся помочь «страдающему от неразделённой любви» Павлу. Доверчиво выслушав историю о неприступной красавице, он с готовностью согласился, что у «спасителя» больше шансов добиться её расположения, и горел желанием помочь, выступив в роли злоумышленника, поверженного Павлом.

Предполагалось, что, попугав Ольгу как следует, Павел «вычислит преступника и спасёт девушку».

– И как бы ты мне объяснил, что нужно «злодею»? – не выдержала Ольга.

– Козни конкурентов – идеальный вариант, – пожав плечами, откликнулся Павел.

– Какие конкуренты? Нет никого. Только бедный азербайджанец Эльчин, который, кстати, в ближайшее время уезжает в Питер насовсем, – Сергей вопросительно посмотрел на Павла.

– Кто бы стал в этом разбираться? – свысока посмотрев на Ясенева, отозвался тот. – Обиженная девушка есть? Да. Есть спаситель. Имеется злодей. И в наличии хеппи-энд. Что ещё нужно для счастья?! Дальше только свадьба…

– И дядюшкино наследство, – проворчала Матрёна Ильинична, покачав головой, – что ж ты такой убогий-то получился, Павлик? Маму я твою помню, хорошая девочка была. Дядя – золотой парень. Дед с бабкой – тоже достойные люди. Да и вся семья – слова плохого не скажешь. В кого ж ты-то такой? В отца, что ли?

– Папу не троньте, – сердито глянул на неё Павел, – он умер рано.

– Вот именно. А ты его память позоришь.

– А кто виноват? Кто меня в такие условия поставил?

– Ми-лай, – протянула бабушка, снова старательно прикидываясь малограмотной, – серде-ешнай, тебе сколько годков, что ты виноватых ищешь? Ой, горе горькое у тебя, Ваня.

Орехов низко склонил голову:

– Да, радоваться нечему, Матрёна Ильинична… Давай, Паша, продолжай.

– Что продолжать-то? Хороший был план, продуманный. Только…

– Только рисовали на бумаге да забыли про овраги, а по ним ходить…

– Тут этот появился, бывший муж. Когда я на двери надпись сделал, сам остался ждать на пятом этаже…

…Он ждал этажом выше. В окно увидел, как подъехала большая «Ауди», похожая на сильного и прекрасного зверя, из которой выскочила Ольга. Быстро простучали вверх её каблучки. Павел спустился чуть ниже и встал так, чтобы хорошенько рассмотреть происходящее. И сначала всё было не просто хорошо – очень хорошо. Просто замечательно.

Ольга на ходу рылась в сумке – ключи искала. Нашла, зазвенела связкой и вдруг шаги её резко оборвались, будто она налетела на стену. Павел, радуясь тому, что на лестничных клетках горели тусклые лампы, а сама лестница и вовсе освещалась по остаточному принципу – что дойдёт с этажей, – свесился через перила. Ольга стояла, прижав руку с ключами к горлу, и в ужасе таращилась на дверь. Выходит, не зря он старался и ходил на рынок за свежей, не замороженной печёнкой. Да и реакцию Ольги просчитал верно. Она никогда не визжала, просто не умела. Не издала ни звука и сейчас. Это было очень кстати. Ему совсем не нужно, чтобы соседи начали выглядывать.

А вот дальше… дальше всё пошло наперекосяк. Вместо того, чтобы зайти в квартиру, Ольга сделала пару шагов в сторону двери, с ужасом всмотрелась в буквы, пошатнулась и, держась за стену, села на лестницу. По лицу её катились крупные слёзы, он даже в полумраке их разглядел. Можно было бы выйти и сыграть свою роль. Можно было бы, но находился он там, где не должен был быть. И идти пришлось бы сверху, с пятого этажа, что, конечно, вызвало бы вполне справедливые вопросы у Ольги.

Оставалось только ждать, когда она наревётся и всё же войдёт в квартиру. Воспользовавшись очередной серией довольно громких всхлипов, Павел на цыпочках вернулся наверх.

Ольга тихо, обессиленно плакала, Павел, начиная уставать от этой растянутой во времени сырости, утомлённо ждал. И тут в написанную и неплохо сыгранную им до этой сцены пьесу ворвался персонаж, которого не было и не должно было бы быть.

Прыгая через три ступеньки, снизу примчался взволнованный здоровенный молодой парень и плюхнулся на ступени рядом с Ольгой. Ничего не понимающий Павел снова выглянул: его будущая жена, его золотоносная жила сидела, уткнувшись мокрым лицом в куртку незнакомца, а тот… Павел даже через перила перегнулся и шею вытянул от удивления. Потому что здоровущий этот утешитель обнимал Ольгу как-то уж слишком неравнодушно, слишком по-хозяйски. Собственнически – вот как! Автор «пьесы» заскрежетал зубами: это он, он должен был утешать Ольгу. Для этого, собственно, всё и задумывалось. Для этого всё и игралось.