Яна Перепечина - А я смогу… [litres]

– Иван Николаевич, но я ни разу не видела, чтобы Паша играл!

– Тем не менее, это так, Оля, поверь мне. Как я уже говорил, даже противоположный пол его, здорового молодого мужика, привлекал гораздо меньше. С девушками своими он расставался легко и быстро. И тут же находились новые.

И тут вдруг привозит Павел ко мне тебя, Оля. Я ещё по его поведению перед этим понял, что ты от других отличаешься. Мне кажется, что он вначале даже испытывал к тебе нечто вроде влюблённости. Хотя – не знаю. Боюсь, что он подслушал один мой телефонный разговор и сделал выводы… Так ведь было? – он грозно посмотрел на племянника. Тот капризно протянул:

– Дядя, ну что ты несёшь? О чём ты вообще?

– Я о том разговоре с моим адвокатом, когда я спрашивал у него, можно ли внести в завещание определённые условия вступления в права наследования. Я хотел, чтобы ты женился на приличной девушке, которая держала бы тебя в руках и думала не только о моих деньгах. И это условие я собирался прописать в завещании. А именно указал некоторые требования к твоей будущей жене: образование, уровень доходов, получаемых своим трудом, и непременное моё согласие на брак. В случае исполнения всех этих пунктов вы бы получили первую часть наследства. Это если бы я умер. Жив бы остался – сам бы вам помогал…

Так вот, когда мы с моим адвокатом переговорили, я задумался и трубку продолжал держать у уха. Благодаря этому услышал щелчок: кто-то подслушивал по параллельному аппарату.

А через две недели ты привёз Олю.

И я, признаться, был поражён. К нам приехала не очередная охотница за капиталом, а милая, чуть уставшая после долгого рабочего дня девушка со своим мнением и прекрасным чувством юмора. Честно говоря, я был покорён. Был бы я хотя бы лет на двадцать помоложе, не упустил бы свой шанс, – грустно улыбнулся Иван Николаевич. – Мне, Оленька, впервые за долгое время было легко и приятно общаться с малознакомым человеком. А ещё во время нашего общения меня не покидало чувство, что ты мне кого-то напоминаешь. А потом, уже когда вы уехали, я понял кого – Люсю. Мою первую и, по большому счёту, единственную любовь.

Ну, и тогда я послал своих ребят приглядеть за тобой и всё о тебе узнать. Не сердись на меня, хорошо?

– Я не сержусь, – грустно покачала головой Ольга, – хотя я чуть было с ума не сошла от страха.

– Прости меня, моя девочка, – он с нежностью посмотрел на неё и улыбнулся. Ольга не выдержала и улыбнулась в ответ.

– И мои ребята подтвердили, что ты – дочь Люси. Я был поражён настолько, что просто не знал, как же быть…

Незадолго до этого я в одной газете прочёл о телегонии. Помнишь, мы с тобой, Оленька, даже обсуждали эту тему?

– Помню, конечно.

– О чём прочли? – не понял Сергей.

– Оленька, расскажи, – попросил Орехов и потянулся к чашке с чаем, – а я передохну немного. А то во рту пересохло. Не привык я лекции читать.

– Хорошо, – Ольга повернулась к бабушке и Ясеню, – существует такая теория, по которой дети могут быть похожи не на своего отца, а на мужчину, с которым у их матери были отношения раньше, или первого мужчину. Сходство в смысле набора генетических признаков. Но это старая теория, появившаяся аж в девятнадцатом веке. Лет сто сорок назад. Представляете? А в наше время вдруг выплыла.

Но сейчас уже доказали, что теория эта антинаучна и не имеет под собой никаких доказательств. Я читала, что проводили опыты на собаках, голубях, мышах, кроликах, овцах, скрещивали лошадей с зебрами. И каждый раз выводы однозначны: никакой телегонии нет. Современные генетика и эмбриология категорически утверждают, что никакого влияния первый мужчина на детей женщины не оказывает и оказывать не может. Если только он не их отец, конечно.

А люди слышат и верят. Мне отец Пётр рассказывал, что к нему приходил мужчина, который просил благословения на развод. Аргументировал тем, что его жена до него была замужем, а он, прочтя о телегонии, теперь на неё и их общих детей даже смотреть не может. Всё выискивает в них черты первого мужа. С трудом батюшка ему втолковал, что он не прав. Даже знакомого генетика призывал в качестве эксперта…

Так что, Иван Николаевич, увы… – Ольга замолчала и развела руками.

– Да уж, поверил я в эту теорию зря, – кивнул Орехов, – я человек в генетике не слишком сведущий, и статья мне показалась очень интересной и вполне научной, тем более прочёл я её в серьёзном издании. И тут вдруг в моей жизни появляется прелестная девушка, дочь моей первой любви, для которой я, именно я и никто другой, тоже был первым, но в делах не сердечных, а плотских.

Ольга благодарно улыбнулась ему, оценив его деликатность и тактичность.

– И вот я, в полном соответствии пушкинским словам «Ах, обмануть меня нетрудно!.. Я сам обманываться рад», поверил в то, что в тебе, Оленька, есть и моя частичка. Мне уже стало казаться, что у тебя глаза моей мамы, а уши мои… – он тяжело вздохнул. – И тогда мне в голову пришла гениальная, как тогда показалось, мысль. Я позвал к себе Павла и кое-что ему сказал…

Здесь надо сделать отступление, вернее, два отступления. Ну, во-первых, у меня в январе обнаружили рак. Я лечусь, и пока довольно успешно. Но это такая болезнь, которой доверять уж никак нельзя. Всё может быть. Именно поэтому я и консультировался с адвокатом по поводу завещания. Мне хотелось сделать так, чтобы моя сестра ни в чём не нуждалась и чтобы племянничек не пустил ни мать, ни себя по миру. Поэтому мы и придумывали разные хитрые заковыки, которые мешали бы Павлу распоряжаться наследством совсем уж бесконтрольно и бездумно.

А во-вторых… – он помолчал, с болью глядя на племянника, презрительно смотревшего на сидящих за столом, – я застал Павла за не самым благовидным делом. Как-то ночью мне не спалось, и я решил выйти в сад, а гуляя, увидел, что в окнах кабинета горит свет. Пришлось вернуться и посмотреть, что происходит. Павел рылся в моём сейфе – он знал шифр. И я понял, что этот человек готов на всё ради денег. Следовало как-то обуздать его.

Самое плохое заключалось и заключается в том, что племянника я любил и люблю. Моя сестра рано овдовела, её муж, слабый, бесхарактерный человек, по пьяному делу попал под поезд. Лида на пять лет младше меня. Вышла замуж и родила она довольно рано. А осталась с ребёнком на руках и вовсе безвременно, ей было чуть за двадцать. У меня уже тогда были пусть не самые большие, но достаточные для троих средства. Я стал ей помогать.

Отпуска у тех, кто работает в условиях приближенных к условиям Крайнего Севера, длинные. И все их я проводил у сестры и племянника или возил Лиду с Павликом на море. Поэтому к мальчишке привязался больше, чем надо. Ведь не только родная кровь, но ещё и сиротка… В общем, избаловали мы пацана. Поэтому теперь и рад бы его всего лишить, да не могу: сами во многом виноваты, и сердце не даёт… О-хо-хонюшки… – он надул щёки и длинно выдохнул сквозь сжатые губы.