Ульяна Соболева - 1000 не одна боль

Воздух вдруг начал нагреваться до состояния кипятка. Мне даже показалось, что он потрескивает. А еще мне вдруг захотелось выдернуть нож из-за пояса Аднана и вонзить в грудь этому ублюдку. Никогда не думала, что братья могут быть такими лютыми и непримиримыми врагами… я бы, наверное, так не смогла.

— Это все за чем ты пришел сюда, Раис? Если да — то убирайся к дьяволу иначе я заставлю тебя сожрать каждое сказанное слово вместе с твоими кишками.

— Асад требует вернуть ему его девку в обмен на это готов открыть нам северную дрогу.

Я затаила дыхание. Мне снова стало страшно. До дрожи во всем теле. Вспомнила фото… с Аббасом и содрогнулась вся.

— Я не собираюсь отдавать то что принадлежит мне. Пусть Асад ставит иные условия, и мы их рассмотрим. После того как я вернусь с Каира.

— То есть ты сейчас отказываешься от выгоднейшего предложения потому что хочешь трахать ее сам? Ее дырка стоит дороже торгового пути, за который мы проливаем кровь вот уже несколько лет?

— Если ты сейчас не прикусишь свой язык я его отрежу и затолкаю в твою проклятую гнилую глотку.

— Даже так? Готов воевать с братом, Аднан. Ничего себе какая золотая дырочка у этой сучки. Что ты готов рискнуть всем даже расположением отца? Я бы с довольствием сцепился с тобой и прирезал за то, что ты готов ради девки поступиться нашим благополучием.

— Я не собираюсь соглашаться на его условия. Завтра он захочет голову твою или отца. Мне вас тоже обменять на какие-либо блага для семьи и для народа? Я не собираюсь отдавать ему ни свою женщину, ничего из того, что принадлежит мне. Я отберу у него этот путь насильно если отец даст мне людей я просто уничтожу Асада.

Они оба молчали, и я слышала, как все еще потрескивают искры в воздухе. Мне вдруг стало страшно, что они сцепятся, что Аднан убьет своего родного брата из-за меня… внутри поднималась волна протеста. В эту секунду Раис вдруг подъехал еще ближе и неожиданно поднял мое лицо за подбородок и сдернул куфию с моих волос. В то же мгновение Аднан отшвырнул его руку, но тот успел вцепиться в меня отвратительно-оценивающим взглядом.

— Не солгали… ее волосы и правда, как снег в землях неверных. Неудивительно, что в тебе взыграла та же грязная кровь, что и в ней течет. Все-таки ты не чистокровен… ты помесь.

— Убирайся или я тебя разрежу на куски и закопаю так что никто не найдет.

— Не посмешь! Если отец узнает — он порежет на куски и тебя, и твою сучку белобрысую.

— Проверим? Тебе уже будет все равно!

Я понимала, что эта жуткая стычка между братьями происходит из-за меня.

— Найдешь себе новую игрушку? Их куча, Аднан? Не дури! Неужели мы будем драться из-за этой… Поедешь в Каир тебя Зарема утешит.

Значит вот как зовут его жену? Зарема… Красивое имя и она, наверное, очень красивая. Но мне сейчас было страшно, что они могут действительно напасть друг на друга.

— А что если… что если сделать вид, что меня ему возвращают и потом убить его?

Оба мужчины уставились на меня. Раис расхохотался, а Аднан чуть не сломал мне ребра.

— Твоя игрушка оказывается умеет разговаривать, умна и не воспитана. Еще не объездил ее как следует? Смеет открывать рот без твоего разрешения? Или именно это тебя и заводит?

Аднан со свистом выдохнул и мне показалось что я слышу, как он рычит, как внутри него нарастает рык.

— Убирайся. Я сам разберусь с Асадом. Твои предложения мне неинтересны. И скажи ублюдку, что обращаясь через тебя он ничего не добьется… и дело ведь не только в торговом пути. Он видать пообещал тебе партию свеженького мяска? Верно?

— Ты пожалеешь, что отказал мне, Аднан. Пожалеешь о каждом сказанном здесь слове и о клевете. Ты мне больше не брат!

— Я им и не был никогда.

Я смотрела вслед Раису и его людям… пока они быстро мчались в обратную сторону. И когда Аднан вдруг сдавил мне горло ладонью так, что я не смогла вздохнуть от неожиданности вскрикнула.

— Как ты смела рот открыть, а? Кто давал тебе право болтать без моего разрешения?

Развернул мое лицо к себе и прорычал:

— Еще раз влезешь — высеку! Поняла? Или так к Асаду своему захотела? М? Может все же водишь меня за нос?

Сдавил мои щеки и дернул еще ближе к себе.

— Узнаю, что солгала, узнаю хоть что-то о тебе и этом ублюдке — я тебе сердце вырежу. Поняла?

Кивнула и всхлипнула от боли на глаза слезы навернулись. А он вдруг неожиданно рывком на грудь к себе привлек и голову мою силой в себя вжал.

— Моя ты. Плевал я на них на всех. Моя и все.

И у меня вдруг сердце забилось с такой силой, что показалось я задохнусь, а его сердце сильно и гулко билось мне в висок.

Его тело пахло дымом, терпким кофе и сладким кальяном. И я не могла даже представить, что этот запах все еще мне безумно нравится и кожа у него горячая, как кипяток. Всего лишь несколько дней назад я млела и с ума сходила в его объятиях… а теперь боялась его рук как огня, потому что знала какую боль они умеют причинять.

Но это был странный жест, повергший меня в ступор, как и слова его, сказанные срывающимся голосом так не похожим на тот, которым он говорил со мной прежде. Не приказным, не властным, а каким-то отчаянным, с хрипотцой, словно он в этот момент потерял над собой контроль… но я все еще помнила, как этот же голос рычал у меня над ухом, пока он раздирал меня изнутри свой отвратительно жестокой похотью. Так что потом несколько дней мое собственное тело напоминало мне сплошной синяк, а там кровило и пекло. От одной мысли, что он снова попытается в меня войти все мышцы сводило судорогой.

И противоречием снова думать о том, что ибн Кадир не отдает меня Асаду, держит мертвой хваткой и я пока не знаю, что это значит, но скорей всего именно то, что и сказал его брат Раис — он не намерен расставаться со своей новой игрушкой, а я бы отдала все на свете, чтобы вернуться домой. Что угодно… я бы даже могла сбежать к Адасу или идти одна по пустыне, лишь бы ибн Кадир больше не насиловал мое тело. Он разворовал все мои представления о плотской любви и теперь каждое его прикосновение ассоциировалось только с пыткой, только с болью.

Но вопреки всем этим мыслям я податливо прижалась к его груди, не в силах сопротивляться невероятно приятному ощущению защищенности в его руках. Защищенности от всех, кроме него самого. Я вдруг, с каким-то острым неверием в собственные догадки, подумала, что бедуин и правда неравнодушен ко мне. И, наверное, это и есть мое проклятие, лучше бы ему было наплевать, лучше бы я ему не нравилась, и он не желал меня и не смотрел на меня с таким голодом от которого кровь стыла в венах. Аднан ибн Кадир сходит по мне с ума. Неожиданно эти мысли вызвали ворох мурашек, побежавший по коже мелкой россыпью и сердце опять забилось еще быстрее, когда его пальцы погрузились в мои волосы и с каким-то отчаяние зарылись в них сильно ероша и перебирая их.