Ульяна Соболева - 1000 не одна боль

— Там на самом деле будут драться насмерть?

— Конечно. Это любимое подпольное развлечение здешней богемы. Посмотреть, как кто-то вспарывает другому брюхо.

— А полиция?

— Ты правда считаешь, что одну из самых богатых семей Каира будет донимать полиция? Более того — видишь вон того толстяка в белой рубашке, с длинными усами?

Я кивнула и судорожно выдохнула.

— Это министр внутренних дел. Так кажется у вас это называется.

— Я не хочу на это смотреть.

— Ты не можешь уйти. Аднан хочет, чтоб ты была здесь.

— Меня стошнит если они начнут бить друг друга…

— Я принесу тебе пакет.

Это прозвучало забавно… если бы мне не было так страшно и дико. Я никогда не думала что такое может происходить на самом деле.

Это было не для моих нервов… Вот это все развлечение, которое на самом деле очень быстро превратилось в кровавую бойню. Больше похожее на фильм ужасов о пиршестве психопатов. Не просто бой, а драка с натасканными, озверевшими псами… И я не знала что меня больше сводит с ума человеческие крики или собачий рык, а потом визг животной боли. Жестокость этого мира не знала границ… или я просто никогда раньше не соприкасалась с жестокостью.

Я никогда не стала бы смотреть на это добровольно. Я не выносила чью-то боль, для меня это было настолько мучительно, что казалось, что я сама умираю. Боль наполняла меня всю до краев, и крики толпы с рычанием и криками тех, кто ради денег резал друг друга, заливая кровью вымощенный мраморными плитами двор, эти крики заставляли меня прижимать руки к горлу чтобы не исторгнуть содержимое желудка. Я видела лица, искаженные мукой, открытые перекошенные рты, гримасы ужаса. Животная боль, неконтролируемая агония безобразной жестокости она передавалась мне, пульсировала в затылке. Я прислонилась лбом к столбу, чтобы не видеть, как один из бойцов ломает кости другому, но я слышала отвратительный хруст. Мне нужно было уйти. Немедленно покинуть это мерзкое место, нет, здесь нет никакой цивилизации — это те же варвары только одеты по-другому. Я быстро пошла куда-то вглубь парка, куда-то подальше от всего этого, чтоб не видеть и не слышать, но оно все равно стояло у меня перед глазами, все эти картинки бойни, бросающихся на людей оскаленных псов, чавканье клыков и хруст, все это вызывало приступы тошноты, как и всегда от вида крови и боли.

Внезапно кто-то подхватил меня под руки и потащил в сторону.

— В чем дело? Ты куда собралась? Что ты себе позволяешь? Как ты смела демонстративно уйти?

Я обернулась и сквозь слезы увидела лицо Рамиля. В тот же момент, теперь вдалеке, снова раздались крики, вой толпы, и до меня донесся запах гари и паленого мяса. Меня затошнило и вызвало спазм в желудке. Я даже думать не хотела о том, что там может происходить.

— Смотри на меня — больше никогда не смей этого делать. Не смей куда-то уходить пока он тебе не позволил. Ты обязана выстоять до конца, если ты пришла на празднество. Уйти — значит высказать неуважение и хозяевам дома, и своему господину. Ищи в боли наслаждение, Альшита, иначе ты погибнешь. Прислушайся к моим советам… отключи свои эмоции и начни поступать правильно. Этот мир тебя сожрет если ты не начнешь жрать его!

Я отрицательно качнула головой:

— Не могу на это смотреть… вы не люди… это ненормально получать удовольствие от чьей-то боли, — едва шевеля дрожащими губами произнесла я. — не нормально желать кого-то сожрать. Я желаю стать свободной и сбежать отсюда.

— Смешная, ты, русская. Странная. Я не впервые с вашими женщинами дело имею, но ты какой-то особый подвид. Корысти что ли нет в тебе, инстинкта самосохранения? Хитрости женской. Да и кто решает, что именно нормально, а что нет. Их не заставляют насильно резать и рвать друг друга на части. Они это делают добровольно ради денег. Так почему бы и нет. Ты слишком много думаешь о том, о чем не нужно. Переключись. Тебе нужно думать о господине и о том, как его ублажать.

Рамиль сжал мои плечи длинными, холенными пальцами, унизанными перстнями.

— Возьми себя в руки, ты не можешь прилюдно позорить Аднана. Начинай учить наши законы, наш менталитет. Тебе жить среди нас.

Слезы все еще текли по щекам, меня колотило, как в лихорадке, мне казалось, что, если он вернет насильно смотреть на этот ужас я просто умру.

— Прошу тебя, я не стану на это смотреть… я не… могу… уведи меня… уведи это невыносимо, — умоляла тихо, — давай вернемся в отель. Попроси его вернуть меня туда. Я не хочу здесь быть.

Рамиль выпустил мои плечи и теперь меня пошатывало, перед глазами все расплывалось.

— Идем обратно пока никто не заметил, как женщина Аднана ибн Кадира сбежала с праздника, посвященного ее господину.

Мое сердце колотилось так быстро, что его удары заглушали все остальные звуки, когда вспоминала улыбающиеся лица, кровожадные удовлетворенные глаза гостей мне хотелось закричать от ужаса.

— Сейчас там все расчистят и начнутся празднества. Танцы, песни, пляски. Это не самое страшное зрелище из тех, что ты могла увидеть. Бывают и похуже.

— Я думала, что похуже только в пустыне.

— Ты ошибаешься в пустыне все честно и открыто. Настоящий кошмар происходит именно здесь. Идем.

— Нееет. Я не пойду. Я здесь останусь. Никто не видел, как я ушла. Всем наплевать.

— Да что ты. Неужели? Аднан идет сюда. Вот теперь тебе точно не поздоровится.

Я резко обернулась и задохнулась в тот же миг, когда увидела, как ибн Кадир раздвинул ладонью ветки деревьев и тяжелой поступью шел прямо к нам. Быстро и пренебрежительно кивнул Рамилю и тот словно испарился, отвесив поклон. Трусливый евнух. Все они здесь трусливые и жалкие против своего кровожадного господина, который затеял весь этот кошмар. Посмотрела на Аднана, стараясь побороть страх и бешеное биение сердца. Почему-то здесь он пугал меня намного больше, чем в пустыне. Может быть от того, что именно здесь я вдруг поняла сколько власти и денег он на самом деле имеет.

— Что случилось?

Два шага ко мне и вот он уже вытирает слезу с моей щеки. Ласково, заботливо. И это противоречит всем его поступкам, вызывая во мне чудовищный диссонанс.

— Кто посмел обидеть?

Густые брови сошлись на переносице, а большой палец поглаживал мою скулу. У меня отчаянно заколотилось сердце. Он даже не понимает, что творит. Он не считает, что это не нормально. Здесь в порядке вещей смотреть, как псы раздирают людей, а люди друг друга.

— Никто не обидел… мне стало страшно смотреть на то, что творилось там. Это чудовищно. Нет в твоем мире никакого добра и справедливости есть боль, страх и смерть. Ради вашей забавы.

Аднан протянул руку, чтобы вытереть вторую слезу, но я отшатнулась назад.