AlmaZa - Амазонка бросает вызов [СИ]

Раздался стук в окно моей спальни. Вернее, это был короткий и звонкий удар. Опять за старое? Прошло полгода с тех пор, как туда угодило несколько снежков, и я отвадила его, пригрозив битой. Мне казалось, что отвадила… Но спустя полгода он снова под окном, и теперь швыряет камни! Громкий стук заставил меня переживать, как бы он не разбил стекло, проклятый баскетболист, меткости ему не занимать, чепушила хренов. Пробудив в себе злость, я влетела в спальню и, схватив биту, заваленную в дальнем углу напрасно, потому что она не теряет актуальности, распахнула створки. Дождь лил, как из ведра. Тротуары и дорогу затянула плёнка луж, а на газоне, под моим окном, в чёрных лакированных ботинках и чёрных брюках, как бездомная собака, насквозь мокрый, стоял Чжунэ в белой рубашке и подкидывал в ладони, оценивая на вес, очередной камень.

— Только кинь мне его! Ты понял? Я тебе на голову сейчас что-нибудь кину! — По его лицу текли струи дождя, но Чжунэ, не замечая их, улыбнулся идиотской и неуместной улыбкой.

— Если ты после этого откроешь, наконец, дверь, я готов рискнуть!

— Ты? Рискнуть?! Ты ссыкло вонючее, ты слышал меня? Проваливай! — Биту я сжимала всё сильнее, неистовствуя. Видимо, не очень-то я простила и исцелилась. Пытаться обозвать и унизить Чжунэ так и тянуло.

— Чонён, становится прохладно, я немного промок…

— Это твои проблемы!

— Пусти поговорить, пожалуйста.

— Не позорь меня — уходи!

— Чонён, я позвоню ещё раз в домофон, открой!

— Не пускала тебя к себе прежде, не пущу и сейчас! Это моё последнее слово! — Я закрыла окно, и по стеклу тут же раздался ещё удар. Вот же сволочь! Я обещала скинуть ему что-нибудь на голову, но… ничего ненужного в квартире просто так не валялось. Свои бейсбольные мячи я на него тратить не буду. Он заслужил того, чтобы по отношению к нему слово не сдерживалось.

Я вышла из спальни и отправилась на кухню. Домофон зазвонил опять. Я подошла к нему и отключила звук. Вернулась ненадолго к магнитофону и включила радио. Запищали какие-то попсовые девочки с тупыми песенками из возгласов вроде «У-а, у-а», я такое не любила, но сейчас было всё равно — лишь бы что-то создавало шумовую завесу. Ливень не справлялся.

Прежде чем включить свет на кухне, я посмотрела в окно. Чжунэ опять стоял на траве с задранной в эту сторону головой. Интересно, у него часы водостойкие? Иначе плакали эти швейцарские механизмы. Вот же зарядила погода! Днём ничего не предвещало такой слякоти, кратковременные дождички проливались пару раз, но тут их будто согнали в кучу и велели выжать из себя годовые запасы. Я включила свет и полезла в холодильник. Испортившиеся сэндвичи — в мусорку, истёкший срок годности у фруктового молока — в мусорку. Дверца закрылась. Надо было облопаться у Чжихё, всё же. А! Есть же лапша. Я принялась за самую элементарную готовку, в которой разбиралась.

Пошло время. Я ела, поставила чайник, заварила чай, попила. Жутко тянуло выглянуть в окно. Но я держалась. До того момента, как выпила вторую чашку чая. Опять погасила свет и подошла к окну. Чжунэ стоял на том же месте, превращаясь в водяного. Тоже мне, человек дождя. Как пела Джери Холливелл в «Дневнике Бриджит Джонс»: «Мужицкий дождь, аллилуйя!». Нет, мне не было смешно, я начинала ощущать, как в сердце проникает бессмысленная, сверлящая, незваная и никчёмная жалость. Отойдя спешно от окна, я направилась развешивать постиравшиеся вещи, раскладывая их ровненько на сушилке. Дела исчерпали себя. Протирать пыль и убираться поздно, я рассчитывала заняться этим завтра. Спать не хотелось, но ходить по квартире, не гася свет — это показывать кое-кому, что мне не спится. Поэтому я всё выключила и легла снова на кровать. Он подумает, что я легла спать, и уйдёт. Не будет же он тут до утра стоять? А хоть бы и стоял — не мои трудности. Пусть стоит, раз делать нечего человеку.

Глаза не смыкались, я смотрела на потолок, по которому ползли разводы от мокрого стекла. С улицы через него падал свет фонаря, а водные струи образовывали движение на этом свету, как ряска, неверное колебание, складывающееся в волнообразные узоры. Расплывчатая иллюзия, погружающая в сентиментальность. И шум дождя: унисон дроби капель по лужам с шелестом листьев, чем-то схожий с прибоем, перекатывающим гальку. Тикал, ужасно раздражая, будильник, будто постоянно зачем-то напоминая мне о том, что время идёт. Будильник в виде Элии или петухов был куда гуманнее. Я забарабанила по покрывалу пальцами. Нет, ну он же уедет, правда? Или хотя бы сядет в машину и перестанет мокнуть. Я поднялась и, осторожно прильнув к прозрачной занавеске, посмотрела во двор. Сунув руки в карманы и опустив лицо, Чжунэ стоял на том же месте. Дурак что ли конченный? Завалившись на спину, я забила в воздухе ногами:

— Бесишь, бесишь, бесишь! — И присовокупила кулаки, побив ими постель. — Исчезни, провались!

Слёзы, источник которых был неизвестен и неясен, подступили к моим глазам. Я развернулась на живот и уткнулась в подушку. Рыдания отступили, не угрожая пока что напасть. Так. Надо чем-то занять себя. В темноте? Для темноты есть телефон. Безотказное средство. Я села и достала мобильник. Там снова сообщения от Чжунэ, проклятье! «Выйди хотя бы, давай поговорим?». Заклинило его, что ли? Чтобы развеять сомнения на его счёт, я набрала его имя в поисковике, и мне сразу же выдало свежайшие статьи о его свадьбе со снимками новобрачных. Улыбающиеся, красивые, богатые. Вот она какая, Дана… Хоть разглядеть её. Ничего себе! Красотка. И он хочет заставить меня поверить в то, что он её не любит? Как же. Но… но церемония действительно была сегодня и, судя по всему, он должен быть со своей молодой женой. Неужели он бросил её и уехал? А что он ей сказал?

Опять поднявшись, я посмотрела на знакомый мне объект, чувствуя себя музейным сторожем, который охраняет некий экспонат. Экспонат, само собой, никуда не делся. В конце концов, если его выслушать — он уйдёт? Он же только поговорить просит. Даже не знаю… Ну, бог с ним, поговорить — это же не трудно? Я скинула с себя полотенце, натянула трусы, шорты, футболку, взяла зонтик и пошла к двери. Вышла в подъезд, спустилась по лестнице. Замерла перед выходом на улицу. Зачем я это делаю? Оно мне надо? Что я проявляю: слабость, не допустимую для воина, или человеколюбие, необходимое всем золотым и серебряным? Глубоко вдохнув и шумно выдохнув, я выперлась ночью из подъезда, никак в мыслях не проговаривая и не раскладывая своё решение, и побрела к Чжунэ, всё так же, столбом стоявшему на одной точке. Он не сразу меня заметил, только когда я подошла ближе. Потом, когда увидел, поднял лицо с какой-то детской надеждой в глазах. Я приподняла зонт, чтобы он накрыл и мою, и его голову, хотя для него в этом смысла уже не было.