Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

Но в минуты, когда его руки мнут, дразнят, ласкают, сводят с ума, я совершенно не помню ни себя и ни одной своей мысли. Глотаю собственные крики и стоны, непокорная, вечно пытающаяся сбросить с себя наваждение и иногда доведенная до исступления и согласная на все, только бы эти проклятые пальцы не останавливались, когда меня всю уже трясет на грани отвратительно-острого оргазма. И я хочу, чтоб его руки продолжали проникать в мое тело, растирать пульсирующий клитор, сжимать соски, пока меня не подбрасывает, не скручивает в наслаждении, похожем на агонию. Аднан выбивал из меня это удовольствие любыми способами, если хотел его получить, чтобы потом хрипеть мне в ухо:

"Видишь, какая ты сука? Видишь, что можно с тобой делать?"

Проскальзывая в мое тело, извиваясь самой извращенной и утонченной лаской так, что я дергаюсь, пытаясь избежать точки невозврата, а потом рыдаю, если бросит, не дав сорваться… а он делал это часто, превращал в стонущее животное, чтобы оставить и ждать, глядя на меня с бешено раздувающимися ноздрями и широко открытым ртом, а потом вдалбливаться в мое тело и останавливаться снова. Бывало так и уходил… кончал на пол, глядя на мои мучения, и оставлял плакать навзрыд и орать ему вслед проклятия.

"Ты — шлюха. Моя вечно текущая сука, кончающая подо мной. Сегодня обойдешься без оргазма. Ты его недостойна".

Или наоборот изводил, пытал наслаждением, измучивал им до электрических судорог и боли в промежности, и каждом чувствительном месте на теле, затертом и заласканном им до ощущения обнаженного нерва.

"Никто не даст тебе того, что дам я… никто не любит тебя, тварь, так, как люблю я. И никто никогда не будет тебя так же люто ненавидеть. Ненавижу. Как же я тебя ненавижу за то, что ты мне всю душу изрезала… я любил тебя, я сдохнуть был готов ради тебя… а меня убили именно ты и он. Любишь его? Отвечай? Любишь?"

Я отрицательно качаю головой, но он этого не видит. Он не говорит со мной и мне. Он только с собой. В своей ярости и тоске.

И его голос сводит с ума, огненной паутиной обволакивает воспаленное им же сознание. Весь мир шатается и кренится в разные стороны. Пьяная от адского секса, растерзанная им, распятая под большим темным телом, смотрю ему в глаза и вижу, как сквозь ярость и ненависть проскальзывает отчаяние и боль. Я знаю, что ему больно… я эту боль чувствую каждой клеточкой своего тела, но он не дает мне исцелить его… и не даст никогда. В этом и есть наша необратимость.

И именно поэтому ему мало моей боли. Он приходил за ее новой порцией. Унизить, растоптать, доказать, что я мразь и что буду делать то, что он захочет, даже если секунду назад сопротивлялась, рыдала и молила не трогать. Доказать мне прежде всего, что я заслуживаю его презрения. Но я не могла доказать ему, что ни с кем с другим не было бы вот так… что мое тело реагирует только на его ласки, на его поцелуи и укусы, на него всего.

Только одно меня радовало и наполняло извращенным триумфом, я начала понимать, что он зависим от меня, что я ему необходима, как бы Аднан это не отрицал. И это больше всего сводило ибн Кадира с ума, и я видела, как ему хочется причинить мне еще больше боли, чтобы утолить свою жажду мести, но она возвращалась с новой силой, и он приходил ко мне снова.

Я слышала, как они с Асадом уехали рано утром, после его ухода еще до восхода. Я лежала на чистых простынях и смотрела в потолок сарая со все еще саднящим телом, наполненным его семенем. Я молила Бога только том, чтобы не зачать от него опять. Только не в этой ненависти и войне. Не так. Детей нужно зачинать в любви. И я испытала облегчение, когда услышала, что отряд собирается на вылазку. Несколько ночей передышки.

Но я ошиблась… Как же часто я ошибалась и еще ошибусь в этом проклятом, враждебном и так непонятном мне мире. На самом деле мой палач был моим стражником и спасителем о всего, что могло угрожать мне в Долине смерти.

Но все, что не происходит… все случается к лучшему. И я в какой-то мере рада, что у меня раскрылись глаза и в мое сердце просочилась благодатная ярость и ненависть. Их там не хватало. Вечером, после того как Зухра принесла мне поесть и расчесала мои волосы ко сну, дверь сарая распахнулась, и на его пороге показалась женщина. Бедуинка. Она кивнула Зухре, и та пулей вылетела из сарая, даже не поднимая глаз, а моя гостья прикрыла за собой дверь и поставила на пол фонарь, который ярко осветил мое пристанище и меня саму.

Женщина была красива, но какой-то грубой и хищной красотой, которая, скорее, отталкивает. Высокомерная, с ядовитым блеском в узких черных глазах и ухмылкой на мясистых больших губах. Ее широкие брови почти сошлись на переносице, и всем своим видом она источала дикую ненависть. Ко мне. Я не знала, за что… и до этого мгновения я, наверное, была еще счастлива. В своих иллюзиях и в своих надеждах. В своих оправданиях зверю по имени Аднан ибн Кадир.

— И ради этих костей и бледной кожи он пренебрегает мною вот уже целый месяц?

— Кто вы? — тихо спросила, всматриваясь в смуглое лицо и еще не анализируя ее слов.

Она говорила с собой. Не со мной. Обошла меня вокруг и остановилась напротив.

— Кланяйся мне, сучка. Я твоя госпожа.

— У меня только один господин, и о других мне не известно. Пусть придет и поставит меня в известность.

Вздернула подбородок.

— Меня зовут Фатима. Я — сестра Асада и законная жена Кудрата. Его вторая и любимая жена.

Лучше бы она меня ударила. Лучше бы всадила мне нож прямо в сердце и прокрутила его там несколько раз. Я ожидала чего угодно, только не этого… чего угодно, но не такого унижения, не такой боли от понимания, что все мои оправдания лишь ложь самой себе. Не страдал он. Не страдал… Проклятый Кудрат женился. Развлекался и спал с этой… с сестрой своего врага. Женился на ней.

— Становись на колени, дрянь. И может, я пощажу тебя и не сожгу твое лицо и твое тело.

А я расхохоталась. Это был истерический хохот вместо слез, вместо отчаянных рыданий от понимания, насколько я действительно жалкая идиотка.

— Ты чего смеешься? Я велю тебя изуродовать, и никто не посмеет меня ослушаться. Он приедет, а ты уже сдохла. Дряяянь… чем ты его взяла? Чем ты лучше меня?

Я смотрела на нее, тяжело дыша, и чувствовала, как схожу с ума от ревности и от отчаяния.

— Нет… нееет. Я тебя не изуродую. Это слишком просто и слишком глупо. Зачем мне будить его ярость.

Она прищурилась и растянула толстые губы в ухмылке.

— Тебя убьет пустыня и дикие звери… а ему… ему скажут, что ты сбежала, — теперь расхохоталась она, — Фатима умна. Фатима всегда была умнее даже своего брата.

Подошла ко мне вплотную и толкнула меня в грудь.

— Тебя вывезут в самое пекло и бросят без еды и воды. Кудрат вернется через пять дней. К тому времени от тебя останутся одни кости.