Алена Воронина - Радужный город

Когда я очнулась, Витя был первым, кого я увидела. Он вошел в палату, будучи идеально побритым с идеальной прической в костюме идеально чистом, чище, наверное, белых халатов, которые мама накидывала на плечи, и бледным как смерть. Говорить мне было нельзя, а ему и не надо было. Он сжал мою руку и поцеловал в не забинтованную щеку. Тонкие губы дрогнули в улыбке, плечи расслабились. Только глаза остались потерянными настолько, что мне захотелось просить у него прощения. Почему-то казалось, что именно я — причина этого взгляда.

Его появления до прилета дочки и мамы были самыми приятными минутами за весь день. Надолго ко мне никого не пускали. Собственно, никого не пускали кроме Тропинина вообще, это мне потом Тома рассказала: она вместе с девочками с работы очень рвалась увидеть выжившую, но их развернули еще на подходе к регистратуре.

Прилетевших маму и Абрикоса встретили и отвезли в квартиру на Коломяжском, предоставив в абсолютное «пользование» Артема. Увидев меня, всю в бинтах, доча разревелась. Представляю, что там напридумывала себе бабушка. А дети… они же все чувствуют, и все понимают. Это мы себя утешаем их возрастом.

Мне повезло — на мне все заживало как на собаке. Посему нахождение в центре не продлилось дольше месяца.

После выписки Витя посчитал, что мне пока еще нужна сиделка-медсестра. Женщина приезжала в Лисий Нос утром, еще до того, как я открывала глаза, и уезжала поздно вечером, удостоверившись, что температура в порядке, а неугомонная пациентка спит, приняв все положенные пилюли.

Мама и Абрикос улетели обратно на юг, пока я окончательно не встану на ноги и не решу все проблемы. Витя не раз предлагал привезти мое семейство в Лисий Нос, уверив, что поселил их на Коломяжском, исключительно потому, что там им будет уютнее, чем в огромном пустом доме, куда вход чуть ли не пропускам. И я тут с ним не могла ни согласиться.

То, что бабушка улетела с Настей обратно, заставило Тропинина чуть приподнять бровь. Я же сослалась на то, что пока не в состоянии оказать Насте должный уход и заботу, бессовестно ткнув пальцем в нанятую им же медсестру, как в подтверждение своей правоты. Мы оба все понимали, но оба предпочли молчать об истинных мотивах моих поступков. Мне было еще страшно. И от воспоминаний о произошедшем особенно. Мне хотелось увериться, что я в состоянии отвечать хотя бы за себя.

Затонувший джип подняли вместе с телом Смолякова, в его крови было столько наркотика, что Варков удивлялся, как тот вообще мог говорить. Нашли и пистолет.

Если честно, я до сих пор не знаю, почему он не выстрелил?! Сергей ведь понял, что я не смогу никого убить…

Показания я давала еще в больнице. В палате присутствовали лишь Анатолий Иванович и Витя. Конечно же, первым вопросом стало, почему вместо Смолякова за рулем была я?

Я ответила честно, мне не за что было себя корить. Мужчины долго молчали. Варков нарушил тишину первым и продолжил допрашивать. Витя, а между ними чувствовалась какая-то отчужденность, так и стоял у окна до конца нашего разговора со следователем. Когда Анатолий Иванович закончил, и, собрав вещи и пожелав мне скорейшего выздоровления, направился к выходу, Тропинин оторвался от созерцания крохотного больничного парка и бросил: «Я провожу».

Следователь не стал спорить, и оба мужчины исчезли.

Я закрыла глаза в полной уверенности, что Витя не вернется сегодня. Как закрылась и открылась дверь, я не услышала, погрузившись в дрему, но мой лоб согрелся от теплого его дыхания.

— Это моя вина, что тебе пришлось все это пережить. Мне жаль, — прошептал Витя. — Отдыхай. Я приеду завтра.

Он ушел, а я блаженно уснула.

Выздоровление шло своим чередом. Количество прочитанных книг и просмотренных сериалов множилось. Как росла и привычка засыпать и просыпаться рядом с Витей. И тихо ныть о том, что мне уже можно на работу. И все бы было хорошо! Все сложилось бы! Но судьбе было необходимо расставить все точки над i.

Она приехала, когда вечер уже плавно перетек в ночь. Витя спал, а я, прижавшись к его теплому боку, досматривала фильм.

Анна Александровна, чей силуэт мелькнул на фоне экрана, наклонилась к моему уху.

— Элона Робертовна приехала, — она сказала это шепотом, чтобы не разбудить хозяина. — Хочет говорить с вами.

Я воззрилась на экономку, но все же встала и, укрыв своим пледом спящего Тропинина, последовала за Анной Александровной в кабинет, куда проводили гостью.

Она сидела в кресле с прямой, как струна, спиной, волосы собраны в аккуратную прическу, золотые серьги, сцепленные в замок руки, темный костюм и туфли лодочки. Эта женщина была аристократкой до мозга костей. Возраст лишь придал ей еще больше царственности.

Когда я вошла, она, кивнув, принялась изучать меня.

— Я рада, Соня, что все так сложилось, и что вы с Витей вместе.

Удивлению моему не было предела. Ни она ли так хотела, чтобы я исчезла из жизни ее сына?!

— Вы в нем всколыхнули то, что, как он считал, давно почило, — она улыбнулась, и улыбка ее была до безумия горькой. — Страх потерять дорогого человека. Страх показал, насколько вы для него важны.

— Вы должны понять — мне странно слышать это от вас, — сказала я, когда мать Вити умолкла.

— Понимаю. Собственно, поэтому я здесь, — она на секунду прикрыла веки, они чуть подрагивали. — Позвольте я присяду? Этот разговор для меня не легок. Я так долго жила с этой тайной. А когда поняла, что больше вреда приношу, чем помогаю, решилась рассказать это.

Она опустилась в кресло, приложив руку к сердцу.

— Вам плохо? — я быстро подошла к ней. — Может воды?

— Нет, благодарю. Терпимо, — она посмотрела нам меня. — Я не знаю, Софья, как мне поступить! Как сказать Вите! Для него это будет ударом, — она говорила быстро, взволнованно. — Мой первенец, любимый мальчик, папина гордость, а я так поступила. Но я верила, что делаю это во благо всем. Я сохраняю семью и не одну. Я скрываю позор. Я… — она сжала кулаки и втянула воздух, громко всхлипнув. — Я не знаю как…

— Что ты не знаешь, мама? — этот голос заставил нас обеих вздрогнуть.

Возле двери стоял Витя, чуть растрепанный, но если сонливость и имела место быть, она уже слетела, вернув его лицу то самое выражение, что я имела счастье лицезреть на Ладожском вокзале в нашу первую встречу. Злость и высокомерие.

Повисла тишина.

— Наверное, я лучше пойду… Вам необходимо поговорить, — предложила я.

— Нет, — Элона Робертовна вцепилась в мою руку, удержав. — Софья, останьтесь. Это и вас касается тоже, раз вы для моего сына — нечто большее, нежели подружка на ночь.

— В чем дело, мама? — Тропинин подбадривать не умел. Хотя, скорее не хотел.

Женщина вздрогнула и побелела, но собрав силы, произнесла: