Алена Воронина - Радужный город

— Сережа… Он не твой сын.

Мне показалось, что Тропинин сейчас заржет в голос и будет искать скрытую камеру на предмет розыгрыша.

— Мама, ты что-то принимаешь? — голос сына наполнил голос психолога, который делать свою работу не умеет, ибо сострадания и понимания в нем было ни на грош. Хотя, после такого заявления с трудом представляю, как бы сама себя вела.

— Он — сын Саши. Они с Нонной… Он тогда диплом защитил. В Италии. Он даже и не помнил. И не знает. Аборт она сделать не успела, Семен Валерьевич, позвонил тебе первому, поздравить…

Тропинин белел на глазах, не отрывая взгляда от матери. Я же даже пошевелиться не могла, боясь сделать лишний вдох и обнаружить свое присутствие для этих двоих, которые обо мне и забыли.

— Она ушла, потому что испугалась. Испугалась, что ты узнаешь. Помнишь, в годик ему делали кучу анализов. И ты тогда заявил, что хочешь абсолютного подтверждения того, что он твой сын. Ты сказал это в шутку, а она испугалась.

— Это бред какой-то! — Тропинин не верил ни единому слову.

— Нонна, она… Ты сам виноват! — вдруг взорвалась мать. — Ты сам тогда не умел держать себя в рамках: пил и работал. Ты дал и ему и ей слишком много возможностей, слишком много свободы. Слишком! Молодая девка, дорвавшаяся до денег и власти. А Сашка?! То, что он учился хорошо это твоя заслуга, да, но он тоже ни в чем не знал отказа. Я не говорила тебе. Но я их застала, когда они наркотики нюхали с Нонной в компании друзей, которые были похожи на отпетых наркоманов. И я уверена, в тот раз они тоже были под препаратами. Ты хоть понимаешь, что я тогда испытала?!

Элона Робертовна вскочила, сжав кулаки.

— Я пригрозила Нонне, что расскажу все тебе, а Сашку увезла в Америку в клинику, потому что у него уже сформировалась зависимость, он уже рыскал по окрестностям в поисках дозы. И трясся от ужаса, что ты догадаешься. Роман Васильевич помог. Ты не знал. А Нонна, она… Она ведь тебя любила. Она изменилась, ты ведь помнишь, после того как забеременела. Ты ведь помнишь, какой она стала!

— И ты столько лет молчала? — Витя оперся рукой о комод для книг у входа.

— Боже… А что мне было делать! Он же мой внук! Сережка-то чем виноват?! Ты бы… Ты бы убил! — женщина вздернула подбородок, но губы ее дрожали. — Нонна… Она ведь тебе не изменяла с Радовым. Радов по ней всю жизнь вздыхал. Еще к ее отцу сватался. Она его использовала, чтобы ты оставил ее в покое, ты же дикий был, когда она ушла.

Тропинина шагнула к мужчине.

— Сынок, я так хотела, чтобы ты был счастлив. Я так надеялась, что вы с Нонной проживете нормальную жизнь, а самое главное — Сережа будет счастлив.

Бледные руки с тонкими синими прожилками вен потянулись к Вите, но тот, вздрогнув, отступил.

— Нонна здесь, — женщина вздохнула. — Она прилетела вчера. Она ушла от Радова. Сережа с ней. Они на Фонтанке, — руки ее опустились. — Я думала, что поступаю правильно, но теперь… Радов узнал, что Сережа не твой сын и угрожает этим Нонне, требует, чтобы она вернулась, потому что ты по факту спонсировал его едва живой бизнес.

Женщина пошатнулась, сын не двинулся с места, мне пришлось поддержать ее за плечи и усадить в кресло.

Тишина оглушала. Мы обе смотрели на сурового мужчину с непроницаемым лицом и ждали.

— Я не желаю видеть ее, его и тебя, — спокойный голос произнес поистине страшный приговор.

Из Элоны Робертовны будто выкачали воздух. Она с ужасом смотрела на того, кто был ее сыном, и не верила, что он способен такое сказать матери.

— Витенька, сынок, накажи меня, Нонну, но прошу, молю тебя, не сына. Сережа любит тебя!

— У Сергея есть отец. Он будет рад пополнению в семействе. Соня, пойдем!

Он посмотрел на меня в упор и, развернувшись, исчез в коридоре.

Я долго пыталась справиться со ступором. Приказам двигаться тело не подчинялось, как от лекарства Смолякова.

— Помогите нам, Соня! — мать Вити закрыла глаза и глубоко дышала, пытаясь сдержать слезы. — Если вы его любите, не дайте ему совершить ошибку. Сережа не виноват в том, что случилось. Он и так колесит всю жизнь между родителями, и если он потеряет одного, да еще так, по нашей глупости, если отец выкинет его из своей жизни, это сломает ему жизнь и психику.

Тропинин стоял у окна нашей спальни, засунув руку в карман штанов.

Его очень хотелось обнять, но совсем не хотелось тревожить. Он сам развернулся. Сам подошел. Его поцелуи были жесткими, пальцы, задевая волосы, нещадно их дергали. Ни единого раза он не коснулся моего лица, губы обжигали шею, грудь и плечи, он был почти груб. Но у меня был миллиард поводов его понять и простить. Миллиард без одного.

Сережа.

Чужой ребенок. Ребенок связи его брата и его жены. Никто никогда не простит такое. Хотя, о чем это я… Прощают и не такое. Мальчик, так похожий на Тропинина. Мальчик, считавший его отцом.

Лоб Вити с капельками пота уткнулся мне в плечо.

— Знаешь, почему он сбежал тогда? — я сказала это, даже не успев подумать.

Тропинин замер.

— Мы не будем об этом говорить, — это был приказ жесткий, почти злой, его пальцы сжали мои до боли, заставив закусить губу.

— Он тебя расстраивать не хотел. Нонна знала, чего ты боишься, но Сережа решил, что не имеет права тебя расстраивать.

— Замолчи…

— Девятилетний мальчик между приключениями и айсбергами выбирает отца, — вот что будет ждать Настю. Всегда чужая…

— Заткнись, — он перехватил вторую мою руку.

— Я не знаю, что там с кровью, но он — это ты, твоя маленькая копия. Он тебя боготворит.

— Соня, замолчи! — его глаза блеснули у самого моего лица.

Внутри все сжалось. Но, как поезд без тормозов, да под горочку, меня было уже не остановить.

— Не делай этого, Витя! Я понимаю, тебе больно…

Он вскочил с кровати, не смущаясь своей наготы.

— Что ты понимаешь? — его голос был полон презрения. — Тебя не предавала собственная семья!

— Вообще-то… — начала было я, приподнявшись на локте.

— Что? — он криво усмехнулся. — Расскажешь мне горькую сказочку о том, как твой бывший потрахивал девок с работы. Многие живут и ничего. Но ты же свою гордыню не заткнула, ребенка без отца оставила. А он потом, как я вижу, с горя еще и дел наворотил.

В нем говорили гнев и обида, это было ясно. А, может, я опять ищу оправдания?

— Ты его любишь, ты вложил в него столько сил!

— Да зачтется мне это на том свете!

— Витя! Ты понимаешь, что мне страшно. Ведь у меня дочь! И если ты можешь так легко перечеркнуть девять лет жизни ТВОЕГО сына, то как ты поступишь с нами если…

— Не придумывай. Я не против твоей дочки.

— Она для тебя чужая!

— Я надеялся, что ее мать станет для меня родной.

Я застыла. Это было признание. Уж больше сказать сложно. Атласные простыни облегчили скольжение. И через секунду я не могла оторваться, целуя его и сгорая в его руках.