Алена Воронина - Радужный город

— Ее телефон нашли?

— И телефон, и сумку, и шарф. Все осталось в комнате.

— Твою же мать!

Он нес меня на руках как куклу. Я даже и не помню, чтобы меня кто-то так носил.

Мы с Димкой, когда свадьбу играли, гостей не приглашали, церемонию заказали исключительно для фотографий. Помню, я купила неброский белый костюм: юбку и корсет. После окончания торжественной регистрации фотограф, махнув нам карточкой, исчез выполнять другой заказ, а мы пошли к набережной, рядом с которой и располагалось здание. Машины гудели нам вслед, помню. Выпили бутылку шампанского у овеваемого всеми ветрами парапета. Целовались. Было холодно и жарко одновременно. Ноябрь. Дождливый и унылый, но для меня он был цветным. Кольцо непривычно утяжелило палец. Муж свое сразу снял. Питер тонул в серости, готовясь к зиме. По дороге в съемную квартиру мы купили куру-гриль и лаваш. Вот такая была моя свадьба. И я была счастлива. Очень! Но и тогда меня не носили на руках.

Дима… Никто не заслуживает такой страшной смерти, Варков ведь упомянул, что тело было сильно повреждено в ДТП.

— Светлана убила Диму?

— Она заставила техника слегка подкорректировать тормозную систему, он был ей должен. Ни один эксперт сходу бы не доказал нарушения. Только после случившегося металлолом отправили на новую экспертизу. Я-то поначалу думал, что это мне предупреждение, а потом дошло — это он ее убил, на него ведь теперь всех собак повесят. Сейчас я бы ее сам с радостью прикончил! Она должна была понимать, что делает, но мозг отключился, — Смоляков вдруг улыбнулся. — Димка знал толк в бабах. Об него подошвы вытереть было жалко, а вы к нему липли, как мухи!

Да, не всегда мы замечаем достойных. И уж еще реже они замечают нас.

Тропинин влетел в квартиру, откуда исчезла Софья, через десять минут после приезда Варкова. На стол следователя под удивленные взгляды присутствующих оперов, эксперта и капитана лег телефон. На его экране горела смс.

— Пятьдесят миллионов! Да он обкурился! — капитан удивленно поднял глаза на Варкова.

— Почти лям баксов за ба… заложницу, — один из оперативников закашлялся, стараясь слиться из-под взгляда Итальянца.

— Сумма, на которую наш друг проштрафился с наркотой. Пятьдесят миллионов… — Анатолий Иванович покачал головой.

— Мне нужно два часа! — слова Тропинина заставили мужчин в комнате затаить дыхание.

Варков сглотнул.

— Вить, — позвал он Итальянца.

Тот вскинул голову. От него шел шлейф парфюма и коньяка. Но глаза были трезвыми, и в них плескалась пустота.

— Ты же понимаешь, она… Она, скорее всего…

— Мертва. Ты это слово подбираешь? — холодно поинтересовался Тропинин.

— Это. У тебя есть пятьдесят миллионов налом? — сменил тему следователь.

— Через два часа у меня будет почти миллион долларов. Его устроит, — поведал Виталий Аркадьевич.

Мужчины в комнате дружненько выдохнули.

— Где он хочет передачу? — отозвался один из оперов, стоявший у окна.

— Ладожский мост.

— Трасса Кола. Странный выбор.

— И он хочет, что бы сумку передал ты, — дочитал сообщение Варков.

— Он следил за Соней, а ты его не нашел! Ты это не пресек! — Итальянец не стал бы устраивать разборки с другом на людях, но в нем как в вулкане клокотала ярость, требовавшая выхода.

Варкову же было нечего сказать на это. Его план-надежда, что свои Смолякова и оприходуют, не сбылся. Он действительно не ожидал, что это псих пойдет на подобное— бросит вызов Итальянцу.

— Ты ответил ему уже, как я понял? — вскинул голову следователь.

— Да.

Телефон завозился на столе. Вызывала Татьяна. Варков нажал на громкую связь.

— Сообщение от Иванова. Машина Смолякова — темно-зеленый джип Прадо старый, девяносто седьмого — девяносто восьмого годов. На изображении четкости мало, но внешних повреждений и отличительных признаков нет. Номерной знак…

— Только попробуй перехват ввести, — голос Тропинина был тих, но в нем рычал тигр. Таня с испугу замолчала. — Если она жива, он ее убьет.

— Дим, Леш, — Варков молчал почти минуту. — Собирайтесь, мы выезжаем к Ладожскому мосту.

Оба опера переглянулись, но спорить не стали, и, исполняя приказ, вышли в коридор, плотно закрыв дверь.

— Как думаешь, правда, даст? Я слыхал про Итальянца. И него одна «недвига» в Питере дороже стоит.

— За жену, за ребенка, это я еще понимаю. Лям баксов. А за бабу…

— А может она ему не просто баба…

— Ставлю косарь, что не соберет, и ждет нас перестрелка, погоня и труп, как в дерьмовом американском боевике.

— Принято. Блин! Бумаги же теперь измараем — не отпишемся…

Свет фар тонул во тьме, изредка выдергивая блестящие вкрапления в асфальте.

Смоляков не стал сваливать «груз» в багажник, как об этом в романах пишут. Наоборот, меня чинно усадили на переднее пассажирское сиденье, пристегнули ремнем и поправили ворот пальто.

Губами я шевелила с трудом, тело до сих пор не слушалось, хотя в пальцах рук стало покалывать. Похоже, действия того лекарства что, он вколол, начинало ослабевать.

Направление, в котором мы двигались, было мне знакомо. Мелькнула развязка на проспекте Большевиков, пост ДПС со скучающим стражем дорожного движения. Вальяжный пенсионерский джип, на котором мы ехали, его не заинтересовал, а вот мчавшая впереди нас модненькая, крохотная машинешка, сильно сбавившая скорость, привлекла его внимание, удостоившись помахивания полосатой палки. Вдали мелькнули огни крупного торгового центра и леса новостроек, над головой пронесся КАД.

Смоляков почти час назад, прежде чем начать наматывать круги по городу, отослал на номер Вити смс с предложением обменять меня на пятьдесят миллионов, что не преминул мне озвучить с тем же страшно счастливым выражением лица.

Разум, разложив по полочкам все, что я знала и чувствовала, выдал ответ. Нет! Ни один человек не даст такую сумму. Во-первых, ее просто невозможно собрать за столь короткое время. А, во-вторых, с какой стати Тропинин должен платить за меня? Кто я для него?! Сердце щемило. Мне не хотелось думать о смерти! Я не имела права умирать. У меня Настюша! Я буду трепыхаться до последнего! Но предчувствие плохого не отпускало!

Сергей напевал песенку, был бодр и весел, и даже не думал мне угрожать. Оттого смотрелся он совершенно безжалостно, лишь подчеркивая всю безысходность ситуации.

Правая моя рука упала на сиденье и сжалась в кулак, лекарство в крови слабело, но я прекрасно понимала, это совершенно бесполезно.

До поворота на Шлиссельбург оставалось чуть меньше десяти километров.

— Ты не будешь передавать деньги. Мы с тобой внешне похожи. Роста и сложения одного. Ночь. Ему все равно, кто вручит ему миллион долларов, который он и не ожидает получить.