Николай Липницкий - Два одиночества

— Не тяните!

— Короче, он совершенно не воспринимает действительность.

— Как это?

— Он может двигаться, питаться, отправлять естественные надобности. Но это всё, что он может. Он не присутствует здесь. Он никого и ничего не узнаёт и вообще ни на что не реагирует. Вы сами это сейчас увидите. Извините, я должен был вас предупредить.

В проёме двери показалась каталка. Юлька бросилась к ним, ещё на что-то надеясь, но вдруг резко остановилась, как будто натолкнувшись на прозрачную стену. На каталке лежал не Макс. Конечно, внешне это был тот же Максим, однако его глаза… Пустые стеклянные глаза безразлично смотрели сквозь Юльку. Вероника Антоновна, рыдая, бросилась на каталку. Её удержали санитары. Глаза Макса спокойно скользнули по матери и уставились в какую-то точку на потолке.

Олег Сергеевич выделил в своей клинике для Макса двухкомнатный номер-люкс с туалетом и ванной комнатой. Вероника Антоновна выразила желание поселиться там вместе с сыном. Юля не возражала. Ей будет спокойнее, если за ним будет ухаживать родной человек. Юлька бы, и сама хотела ни на минуту не отходить от любимого, но бизнес не отпускал. После того, как Максу сделали томографию мозга, Олег Сергеевич пригласил Юлию для беседы.

— Мы изучили снимки. Гематомы нет. Всё в порядке. Ногу мы ему вылечим, а вот общее состояние… Тут мы бессильны.

— Что вы хотите этим сказать? Кто может ему помочь. Назовите клинику. В Швейцарии? В Израиле? Где?

— Нигде. Поймите. Мозг вполне здоров. Просто он уснул и не хочет просыпаться. Отказывается. Нужно что-то, что могло бы разбудить мозг.

— Что?

— Если бы знать, если бы знать! Попробуйте с ним говорить, песни напевать, какие он любит. Ну не знаю, пусть мама его покажет ему какие-то старые фотографии, может, игрушки. Нужен какой-то внешний раздражитель, на который он среагирует.

Попрощавшись с Вероникой Антоновной, Юлия села в машину и поехала в офис. Работать всё же надо. Мысли одна за другой лезли в голову. Какие они дураки оба! Только сейчас понимаешь, какие бесценные минуты, да что там минуты, дни были бездарно растрачены на ссоры и взаимные упрёки. И сбесился он, наверное, оттого, что она встретила его таким официальным тоном. Испугалась мнения коллектива? Лицо боялась потерять? Да лучше потерять весь этот проклятый бизнес, чем одного Макса. Глаза застилали слёзы, и она поняла, что практически не видит дороги. Юлька припарковала машину возле небольшого городского скверика, вышла и села на скамейку. Боже! Неужели она его потеряет? Но врач сказал, что он сравнительно легко отделался. Тогда почему он ничего не воспринимает? На душе было настолько тяжело, что она, не выдержав груза, разрыдалась.

— Поплачь, доченька, поплачь. Слёзы, они облегчение душе приносят. Вроде и не меняется ничего, а на душе полегче.

Юлька подняла голову и увидела рядом с собой седую старушку, с выцветшими, но лучившимися такой добротой, голубыми глазами. Юля и не заметила, когда она присела. Старушка нежно, как-то по-матерински, погладила её по руке, и Юлия, уткнулась ей в плечо. Слёзы полились как-то легко и свободно, и действительно принесли облегчение. Старушка сидела спокойно, поглаживая её по спине, гладя по голове и что-то говорила тихое и успокаивающее. Юлька выпрямилась и вытерла слёзы носовым платком. «Я, наверное, выгляжу ужасно. Косметика потекла, глаза красные, нос распух» — Подумала она.

— Спасибо вам. Мне действительно стало легче.

— У тебя горе какое-то. Я здесь недалеко живу. Пойдём ко мне. Себя в порядок приведёшь. Ну и чаю попьём. У меня чай хороший, липовый.

— Пойдёмте. Мне действительно нужно привести себя в порядок.

Они прошлись по аллее скверика, вышли к обычной пятиэтажной хрущёвке и поднялись на второй этаж.

— Вот здесь я и живу. Проходи, не стесняйся. Умывальник вон там. Уж не обессудь, санузел у меня совмещённый. А я пока на стол соберу.

Юля зашла в обшарпанный классический совмещённый санузел, подошла к умывальнику и умылась. Досуха вытерев лицо, она посмотрела в зеркало и решила с макияжем пока подождать. Когда она вышла, на кухне уже закипел самый настоящий, только электрический, самовар, а старушка заваривала ароматный чай в стареньком фарфоровом чайнике, явно видавшем лучшие времена.

— Умылась? Ну, давай к столу. Чай уже готов. Вот печенье. Угощайся.

— Спасибо. Мы ведь так и не познакомились. Меня Юлией зовут.

— А меня Мария Фёдоровна. Вот и познакомились.

— Вы извините меня. Может, у вас какие дела, а тут я со своими проблемами.

— Что ты, доченька. Я одна живу. Мне с живой душой пообщаться одно удовольствие. Ты, милая не держи в себе, расскажи, что тебя гложет. Глядишь, и легче станет.

Обстановка на кухне была настолько уютной, а глаза Марии Фёдоровны лучились таким добром, что Юлька выплеснула всё, что накопилось в её душе. Старушка слушала молча, не перебивая, давая Юле выговориться до конца. А когда поток слов иссяк, подлила в чашку чай и вздохнула.

— Ты для себя то, что решила?

— Да причём здесь я?

— Ты, прежде, для себя реши: нужен он тебе такой, или нет. Он ведь, милая, может в таком состоянии годами, если не до конца жизни, оставаться. Хватит тебе сил ждать и надеяться? Не станет ли он тебе обузой в скорости? В себе разберись: может он для тебя, действительно, игрушкой только был. Игрушка, ведь, она хороша, когда новая, да целая. А сломалась, её выкидывают.

— Да что вы такое говорите?!

— Знаю, что говорю. Я после войны разного насмотрелась. Жёны мужей из госпиталей, каких только не забирали. А потом, одни одноногого, или там без руки, бросали, а другие за обрубком, без рук и ног, до конца жизни ходили. Оно ведь как? Если любишь, на всё пойдёшь. А не любишь — ничто не мило. В благородство играть быстро надоедает. Ты, вот что, в церковь сходи. Свечку поставь, помолись. Подумай хорошенько. В церкви-то хорошо думается. Ну, а если решишь с ним остаться, никогда не отчаивайся. Жди и надейся. Наша бабья надежда и любовь чудеса творят, людей с того света вытаскивают.

Мария Федоровна ещё долго рассказывала про послевоенные годы, про свою нелёгкую судьбу, про своих детей, живущих где-то далеко и изредка балующих маму своими письмами. Но Юля слушала в пол уха. Главное было сказано. Из вежливости, ещё немного послушав, Она горячо поблагодарила старушку, откланялась и пошла к машине.

В церкви народу было немного. Полутёмное помещение настраивало на размышления. Юлька поставила свечку, заказала молитву «За здравие раба божьего Максима» и встала у иконы Богородицы. Она не знала молитв, но молитвы сейчас ей и не были нужны. Глядя на скорбные глаза, смотрящие на неё с иконы, Юля вспоминала те дни, проведённые с Максимом. Вспоминала его голос, его руки, его глаза. Она прокручивала в памяти каждое мгновение их, такой недолгой, но такой сладостной, совместной жизни. И вот здесь, в полутьме, перед освещенным свечами изображением той, которая подарила миру Христа, Юлька поняла: она будет бороться за Максима. Она будет ждать. Хоть всю жизнь. И она взмолилась. Она безмолвно просила только об одном: чтобы вернулся к ней Макс. Просила горячо. Всем сердцем.