Наталия Терентьева - Мой человек (сборник)

Михаил стал рассуждать о каких-то деталях исполнения, из чего я сделала вывод, что скорей всего, он тоже музыкант. Спрашивать сейчас было совсем глупо. Зачем Михаилу было нужно делать вид, что мы давно знакомы, я не понимала, да и вообще не понимала, как себя вести. Я не робкого десятка – так я про себя думаю. И считаю это своим достоинством. Но в тот момент никакого присутствия сильного духа в себе не ощущала. Как быть? Мысли мои метались, а чувства были совершенно противоположные.

Уходить домой? И терпеливо ждать там Маришу с юбилея Ильи? Побыстрее уйти отсюда, а потом решить, что делать? Посидеть в кафе, посмотреть, как падает ранний снег на мой город, в котором вообще-то еще золотая осень по расписанию… Да что за бред!

Я не хочу уходить от Алёши. Мне есть что ему сказать. Я перевернута его музыкой, он великолепный, талантливый, я этого тогда, в юности, не понимала… Ну не понимала – и что? Кому нужны эти мои признания?

Алёша молчал, что-то перекладывал на гримерном столике – ноты, крохотные наушники, маленький блокнот… интересно, что он записывает в блокнот? Замечания к себе по поводу концерта? Расписание своих будущих концертов? Список продуктов, которые его просила купить Вика?

Михаил тоже молчал, сопя, тыкал в телефон пальцем – я видела, кому-то отвечает. Кому!.. Жене, разумеется. Наверняка у него есть жена. Или подруга. Слишком он бойкий для закоренелого холостяка. Хотя – откуда мне это знать?

Я взглянула на Алёшу, а он тут же обернулся и улыбнулся. Странное, неправильное чувство овладело мной в тот момент. Мне хотелось, чтобы он, как в старые времена, подошел ко мне, заглянул в глаза – с надеждой, робко, вопросительно… зная ответ и надеясь, что он ошибается, что ответ будет другим… Может быть, я просто истосковалась от одиночества. Нет, я с Маришей не одинока. А женское мое одиночество началось давно, как я теперь понимаю. Когда я служила Илье (иначе это не назовешь), а он жил и строил свою жизнь, как хотел.

– Ты давно женился? – прямо спросила я, решив взять себя в руки, не нюниться – не от чего, собственно, мне сейчас нюниться. И не философствовать. У меня это не слишком хорошо получается, сейчас я сама себя загнала в логический тупик уже минимум раза три.

– Не знаю… – ответил Алёша.

– В смысле? – фыркнула я.

Алёша улыбнулся, взъерошил волосы – я обратила внимание еще на сцене, что он совсем не полысел.

– В смысле – я не знаю, давно это или нет. Семь лет назад.

– Как раз когда я развелась, – кивнула я.

– Правда?

– Ну да.

Алёша растерянно остановился, как будто я сказала что-то очень важное для него.

– А почему же ты… Хотя…

– Так-так-так, ребзя!.. – активно вмешался Михаил.

Больше он ничего не сказал, но встал между нами, как рефери на боксе, чуть ли не разводя нас руками, как будто мы должны были сейчас броситься друг на друга.

Понятно было, что ему тут нечего делать, но как ему сказать, чтобы он ушел, я не знала.

– У тебя есть дети? – спросила я, стараясь не обращать внимания на Михаила.

– Да, – кивнул Алёша. – Мальчик. Сын Вики. И… мой тоже.

– Тоже? – негромко переспросила я.

– Похож на него! – Михаил протиснулся между мной и Алёшей. – Больше чем на Вику. Одно лицо! Характер, порода – всё!

Я больше ничего не стала спрашивать, хотя, если честно, ничего не поняла. Я первая вышла из Алёшиной гримерки и встала в коридоре, думая – вот сейчас можно просто уйти и не травить себе душу.

– Всё, едем. – Алёша тоже вышел и захлопнул дверь гримерки.

– Вика прекрасно готовит, – сообщил мне Михаил это таким тоном, как будто я интересовалась: «А где же бы мне сегодня вечером поплотнее и повкуснее поесть?»

– Да… – кивнул Алёша. – Готовит хорошо.

– Счастливчик! – Михаил, мертвой хваткой держа меня за локоть, подмигнул Алёше. – Да ты вообще счастливчик. Женщины у тебя красивые, концерты в Европе, а руки-то, руки какие – легкие…

– Тьфу-тьфу-тьфу… – отмахнулся Алёша. – Не говори так. Тебе самому кафедру ведь дали.

– Что мне кафедра, что мне кафедра!.. Не играю же. Не могу так. Да. Ну ладно. Зато других учу. Говорю – слушайте Мишечкина, слушайте! Вот ведь всё знаю, а не играю. А Лёху попроси – научи студентов, как играть, он и не расскажет. Да, Лёх? – Михаил подтолкнул Алёшу в бок.

– Да. По части теории я не очень. Всегда было мое слабое место.

– По наитию играешь, что ли? – удивилась я.

Мы быстро спустились и вышли на улицу. По-прежнему шел крупный снег и пока не таял, растает утром. Было очень красиво и совсем не холодно. Хотя мое осеннее пальто вовсе не предназначено для такой погоды.

Лёша мне что-то ответил, Михаил тут же встрял, стал спорить, Лёша кивал и все посматривал на меня. Тем же непонятным взглядом.

– Кто-нибудь на машине? – спросил Михаил. – Кроме меня, конечно.

– Я на такси, – ответил Алёша.

– Что с машиной?

– Ничего. Просто на концерты не езжу сам. Иногда… – он замешкался, но все же договорил. – Иногда Вика меня привозит, но я люблю помолчать перед концертом. Не отвлекаться вообще ни на что.

Мы прошли на служебную стоянку, сели в довольно большую, не новую, но хорошую машину Михаила. Значит, есть у него еще какие-то занятия. Преподаванием музыки на хорошую машину сейчас не заработаешь.

Я очень порадовалась, что он за рулем и не будет хватать меня за руки и за коленки в машине. Я хотела было сесть сзади, но Михаил громогласно объявил:

– Ни в коем случае! Моя женщина сидит рядом со мной!

Я увидела быстрый Алёшин взгляд.

– Я не ваша женщина, Михаил! Зачем эта комедия? Не понимаю, – всё-таки сказала я, постаралась, чтобы это прозвучало как можно мягче. Не ссориться же мне с ним сейчас было. Ссоришься – уходи, я так считаю.

– Видишь, видишь! – обернулся он к Алёше, который уже уселся сзади, поставив свой тонкий и большой портфель с нотами на коленки. – Вот с тобой твои женщины так разговаривают? Нет, потому что ты – гений. А я – так, что там… завкафедрой в консерватории… со мной можно и как с пацаном… Садись без разговоров! – шутливо прикрикнул он на меня.

Я пожала плечами и села рядом. Дурацкая игра. Мальчики – странные люди, сколько бы им ни было лет. Поэтому и жизнь на нашей планете такая странная, что этой жизнью правят мальчики. Правда, когда женщины пытаются встать у руля власти, у них вовсе ничего не получается. Возможно, это оттого, что править приходится по законам, придуманным мужчинами.

Я люблю иногда рассуждать на такие отвлеченные темы, особенно когда у меня болит душа о чем-то своем, о таком, что и очень маленькое (в масштабах Вселенной и мира), и одновременно очень большое, занимает всю мою жизнь. Например, почему Мариша стала такой резкой. Что это? Отсутствие мужчины и в моей жизни, и в ее? Это протест? Это замещение? Она играет роль мужчины? Или она станет революционеркой и будет менять существующий строй? Сейчас революционеров не ссылают в Сибирь. Революционеры – если они есть на самом деле – идут по улице и исчезают, не доходят до дома из булочной. Их отлавливают и аннигилируют. А Мариша как будто с ума сошла – кроме как о социальном неравенстве и несправедливом устройстве общества думать не может.