Ульяна Соболева - Твои не родные

Неужели приехал не для того чтобы на меня давить, а чтоб Машу увидеть? И с одной стороны от этого сердце защемило, а с другой стало прохладно в груди — может устал, надоело ему, как я и думала, не нужна больше…Взгляд на палец бросила — без кольца. Я часто за это время задавала себе вопрос что будет с его женой. Он ни разу о ней не упомянул…а после того как я прослушала диктофон и поняла, что она сделала…Он ведь тоже знает. Что с ней? Спущено с рук и забыто? Где она сейчас? Кто накажет ее за смерть нашей девочки и две искалеченные жизни? Но я оставила эту войну ему, на его совести и в его руках. Да, я хотела знать, но запретила себе думать об этом иначе ненависть сведет меня с ума, а мне нужно думать о Маше, у меня больше нет сил и времени на ненависть. Егор резко встал с дивана, и я отпрянула назад, чтоб он меня не заметил, проследила за ним взглядом, за тем, как вышел в стеклянные двери. Метнулась к окну — наверняка во двор. Через несколько минут он вышел из здания и закурил. Долго ходил под окнами, с кем-то говорил по-сотовому, снова курил. А я просто смотрела. Оказывается, мне было необходимо его увидеть. Оказывается, я остро в этом нуждалась и сейчас жадно впитывала каждое его движение, словно запоминала на долгое время вперед.

— Анна…

Резко обернулась и дух захватило от страха — напротив меня стояла медсестра вместе с врачом. Я ощутила, как мгновенно пересохло в горле и с ужасом посмотрела в светлые глаза врача, которые казались мне очень усталыми, но в тоже время добрыми. Он ободряюще мне улыбнулся.

— Доктор Балотелли просит сказать, что операция окончена, прошла она весьма успешно, девочка чувствует себя хорошо и сейчас находится в послеоперационном отделении интенсивной терапии. Скоро вы сможете ее увидеть.

Я ничего не ответила, а расплакалась как идиотка.

— Простите…извините…

Врач снова улыбнулся, похлопал меня по плечу и что-то сказал по-итальянски.

— Доктор говорит, что таким красивым мамам плакать строго запрещается.

Я кивала и не могла удержаться, большими глотками допила свой остывший кофе и про себя сказала спасибо Богу и своей мамочке. Когда наши родители умирают, то на небе появляется еще один ангел, который будет охранять нас вечно, и я точно знала, что моя мама меня оберегает и что я могу молить ее о чем угодно она всегда услышит мои молитвы.

К Маше меня впустили, когда она полностью пришла в себя. Я не помнила, что говорила ей от счастья, как целовала ее ручки, личико, как смеялась и плакала. Мне почему-то в этот момент стало все равно будет ли она слышать и говорить мне было важно, что она живая и с ней все хорошо. Когда я села рядом с ней на стул она вдруг подняла свои тонкие ручки и спросила меня:

— А где папа? Он здесь?

Это было неожиданно. Каждый раз все ее вопросы о Егоре были для меня неожиданные. Я не могла привыкнуть, что Маша относится к нему совсем по-другому.

— Почему ты молчишь? Папа здесь?

Я кивнула.

— Пусть он придет ко мне…ты ведь его впустишь?

И мне стало до безумия стыдно потому что она все поняла. Как всегда остро почувствовала меня и мои поступки. Не важно родная кровь или нет, главное, чтоб сердцем была родная и душой. Маша меня улавливала как маленький приемник, настроенный всегда на нужные волны.

— Конечно впущу.

Он ждал на улице. Ходил там взад и вперед под окнами. То смотрел наверх, то снова ходил и курил. Я вначале хотела ему позвонить, а потом почему-то передумала спустилась вниз на лифте и вышла на улицу. Едва Егор меня увидел, как тут же застыл, глядя мне в лицо.

— Маша хочет тебя видеть.

Это было мгновенное преображение, у него расширились глаза и даже дрогнуло все тело. Выкинул сигарету дрожащими пальцами и бросился мимо меня в здание. Я смотрела ему вслед нахмурив брови…так нельзя притворяться. Так не бывает. Человек ведь не может лгать взглядом, движением тела, вот этой дрожью. Пошла следом за ним, но в палату не зашла, остановилась за полу стеклянной стеной. Егор в белом халате на плечах сидел рядом с постелью, а Маша…Маша улыбалась и гладила его колючие щеки обеими ручками. Я не видела выражение его лица, видела только как он сжимает ее тоненькие запястья, что-то показывает ей, и она смеется. Боже! Он действительно это сделал? Выучил язык жестов ради нее?

Так не похоже на него…так странно. И мне уже кажется, что я никогда по-настоящему не знала его. Не понимала так глубоко как должна была понимать любимая женщина и жена. Я просто слепо любила, меня сжирала страсть, и она мешала мне узнавать Егора как человека.

Он протянул Маше ту самую куклу, которую она выкинула когда-то, и она взяла, прижала ее к себе, снова погладила его по щеке. Я видела, что она ему говорит, но не видела, что он ей отвечает.

— Маме надо время…вы помиритесь.

Не знаю насчет времени. Его прошло предостаточно, а у меня все еще кровило внутри и все еще было страшно что он причинит боль нам обеим и что я больше не смогу от нее оправиться…Стою смотрю на него, на то как они счастливы вместе и до дрожи хочу нам всем этого счастья. Хочу впустить его в свое сердце и не могу. Он ведь там все оставил в руинах и мне страшно испытать этот ад снова.

Ушла чтоб не мешать им по узкому коридору к дамской комнате. Хотя назвать это шикарное помещение дамской комнатой было неверно. Я вообще только сейчас начала замечать всю роскошь этой клиники. Раньше мне было не до этого я мысленно была только с Машей. А сейчас, когда все страшное осталось позади я не понимала как такая, как я, оказалась в этом месте. Странное ощущение когда-то когда я только начала выходить куда-то с Егором и он возил меня по гостям и приемам я приходила в ступор и бешеный восторг от того что меня окружало. А он тихо смеялся надо мной и шептал на ушко, чтоб прикрыла рот и сдерживала эмоции. Я стала возле раковины и посмотрела на свое отражение…сколько времени прошло с тех пор. Я тогда была совсем другой. У меня были длинные вьющиеся волосы, сочное тело… а сейчас я больше похожа на мальчика с этой стрижкой, худая. Могла бы я ему нравится так как нравилась тогда? Поправила прядь волос за ухо и потрогала свои слегка потрескавшиеся губы. Достала из сумочки бесцветную помаду и поднесла ко рту. Сзади тихо открылась дверь, и я ту же обернулась. Егор стоял у самой двери и смотрел на меня исподлобья. Странный взгляд…не знакомый мне, такой от которого мурашки по коже пробирают. Словно кричал мне что-то, а я не слышала, но впитывала кожей. И столько всего в этом взгляде и боль, и отчаяние, и тоска. Болезненная, глухая. Как отражение мое собственной. Повернул ключ в двери. А я даже внимание не обратила. Я впитывала в себя его боль, она доставляла мне наслаждение и волновала до мурашек на коже. Смотрела ему в глаза и читала в них тоску вперемешку с адским голодом. И в ответ ощутила, как все мое тело напрягается, наполняется огнем, спилась одной рукой в столик пол раковиной, сильно прижимаясь к ней спиной, а другой сжимая помаду. И это предвкушение с каким-то демоническим неуместным желанием, чтобы прикоснулся ко мне. Какая-то первобытная и неуемная жажда, появившаяся так некстати именно сейчас и именно здесь. Стоит напротив, не шевелится. Смотрит мне в глаза потемневшим взглядом. Такой похудевший со слегка впалыми щеками и в то же время невыносимо красивый…когда-то он был моим…когда-то любил меня… а я все еще люблю его и сейчас. Тяжелый, жесткий взгляд от которого становится тесно в груди и начинает тянуть низ живота. Сделал шаг ко мне, и я шумно выдохнула. Рука стиснула холодный край раковины еще сильнее. Подошел настолько близко, что теперь я дышала только его запахом. Коснулся пальцами моего лица, погладил волосы, заправил их за ухо. От его большого тела исходил жар настолько сильный, что мне начало казаться я плавлюсь от него. Какая-то часть меня хотела его оттолкнуть, но она была парализована.