Олег Кудрин - Во имя любви

— …И вот, Света, на очной ставке с твоим отцом, на опознании — я не знаю, как это называется, — мне пришлось сказать, что Удав — это не он.

— И что теперь?

— Не знаю, но я ужасно боюсь, Света. Эти бандиты… Они где-то рядом, я чувствую. Нам угрожает опасность — и Максиму, и мне!

— Постой, я завтра же пойду, попрошу свидания с отцом — мне дадут, я поговорю с ним и заставлю его оставить всех в покое! Слышишь, заставлю!

— У тебя ничего не получится. Прости, Света, но он — страшный человек! — Кармелита стала понимать, что, может быть, как раз Светке рассказывать все это не нужно. — Я не должна была говорить все это тебе — его дочери, к тому же — беременной.

— Об этом не переживай. Да и мне-то этот самый "страшный человек" ничего не сделает — я ему как-никак дочь. Ну, папочка! Я ему все выскажу — за всех, кому он жизнь портит!

— Света, не надо, прости меня, дуру, — не делай этого, не проси его ни о чем!

— Просить? Нет, просить я его не буду — я его заставлю!

— Света, но только ни Астахов, ни Максим, вообще никто не должен знать, хорошо?

— А ты что, и в самом деле боишься, что эти бандиты способны… — Света не решилась договорить.

— Способны, Света, способны. Они меня ясно об этом предупредили. А шутить они не любят.

— Хорошо-хорошо, никто ни о чем не узнает, кроме моего драгоценного папочки!

Помолчали. Каждая из подруг думала о своем. Вдруг взгляд Кармелиты упал на раскрытый мольберт. Рисунок был предусмотрительно повернут к стенке, подальше от посторонних глаз.

— А ты и тут рисуешь?

— Да. Знаешь, я пишу портрет твоей бабушки, Рубины.

— Бабушки? Вот это да! Но ты же ее всего-то несколько раз и видела?

— А я и сама не знаю почему, но она все время мне вспоминается, я о ней думаю. Все-таки она была удивительным человеком… Хочешь посмотреть?

— Нет, ты знаешь — боюсь.

— Ну и правильно, полработы смотреть нечего. Вот закончу — тогда и покажу!.. Знаешь, подруга, такие люди, как твоя бабушка, должны жить долго.

Иногда художники говорят удивительно мудрые вещи. Можно даже сказать — пророческие…

Рука, скрепя сердце, помог Лехе сдвинуть могильную плиту и даже поднять наверх гроб. Но больше ничего делать он не стал и вышел из склепа.

Леха, оставшийся внутри, на всякий случай неумело перекрестился и стал вскрывать гроб.

А снаружи Рука оперся о старую липу и закурил. Но курил он недолго — вдруг из склепа донесся неистовый, душераздирающий крик Лехи. Они были знакомы уже много лет, многое вместе пережили, попадали в самые разные передряги, но такого от Лехи он не слышал еще никогда. Да что Леха — Рука вообще в жизни еще не слыхал такого крика. И все же был он не из робких, и потому немедленно бросился в склеп.

То, что он там увидел, не укладывалось ни в какие рамки. В двух метрах от гроба стоял совершенно оцепеневший Леха, а из гроба, сдвинув крышку, вылезала старуха-цыганка…

Кармелита попрощалась со Светкой с тяжелым сердцем и уже собиралась идти домой, как вдруг в дверях столкнулась с Астаховым.

— Ой, Николай Андреевич, здравствуйте!

— Здравствуй, Кармелита! А я ведь, честно говоря, давно уже ждал, когда ты ко мне зайдешь.

Кармелита замялась и промолчала.

— Я прекрасно понимаю тебя, Кармелита. Конечно, тебе трудно принять меня как отца…

— Николай Андреевич, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но своим отцом я всегда буду считать того, кто вырастил меня.

— Да, конечно, я вовсе и не требую, чтобы ты меня так называла.

Наверное, должно пройти время, чтобы мы как-то привыкли друг к другу. Мне ведь тоже надо привыкнуть к тому, что ты — моя дочь. Просто я хочу, чтобы мы с тобой получше узнали друг друга… Ты очень похожа на свою маму, Кармелита…

— Вы мне о ней расскажете?

— Обязательно расскажу!

И Кармелита осталась у Астахова, предупредив Максима, чтобы он не волновался.

А Максим зашел в гостиницу закрыть свой долгий-долгий счет и как следует попрощаться со всеми горничными, коридорными и администраторами, ставшими за эти годы для него родными людьми.

Уходя, столкнулся с Палычем. Тот сам его задержал.

— Знаешь, Максим, по поводу этой заправки. Я тут подумал — чего до завтра тянуть…

— Ты согласен?

— Староват я уже, Максим. Да и не по мне это все. Спасибо тебе, конечно, большое за предложение, но я отказываюсь.

— Не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь от этого отказываться! — Максим предпринял последнюю отчаянную попытку уговорить старого верного друга. — Тебе, наверно, страшно вот так сразу стать управляющим? Так я тебе все объясню, это совсем не так сложно, как кажется, — я всю эту кухню знаю.

А в бухгалтерию тебе вообще лезть не надо будет — там Олеся.

— Ну не мое это, Максим, не мое! Вот, скажем, в котельной, здесь я — сам себе начальник, сам подчиненный.

— А по-моему, это просто глупо — отказываться от такого предложения!

— Наверное, глупо. Но я вольный человек, таким и остаться хочу…

Уезжаю я, Максим!

— Куда?

— Не знаю.

— Палыч, ты же столько прожил в этом городе, неужели тебя тут ничего не держит?

— Держит. Рубина. Это просто наваждение какое-то, понимаешь? А избавиться от этого один способ — уехать…

— Прости, что заставил тебя вспомнить.

— Нет-нет, Максим, что ты! Я всегда о ней помню. Всегда…

— Палыч, ну ты хоть попрощаться к нам придешь?

— Приду. Обязательно приду!

Максим пошел домой. А Палыч вернулся в свою котельную. На душе стало совсем уж грустно и одиноко. Он повалился на кушетку, чего раньше без особых причин старался никогда днем не делать, и закрыл глаза.

Вспоминалась Рубина. Рубина сорок лет назад. Рубина — какой она была совсем недавно. Вот она впервые пришла к нему в эту котельную… А вот она — в театре, на цыганском спектакле.

Палыч открыл глаза и даже отогнал наваждение рукой. Видение Рубины исчезло. Но вдруг ему показалось, что он слышит ее голос:

— Паша! Паша! Помоги!

Палыч поднялся с кровати, помотал головой и даже ущипнул себя. Но голос Рубины звучал, хотя и слабо, но совершенно отчетливо, как будто бы она сама стояла рядом:

— Паша! Помоги, Паша!

И Палыч не выдержал. Несмотря на годы, он пулей выскочил из котельной и побежал к Рубине. Куда? — Куда же еще было к ней бежать, как не на кладбище.

Кармелита и Максим вернулись домой почти одновременно.

— Кармелита, я еще раз хочу тебе сказать: прости, если я тебя чем-то обидел…

— Ну что ты! Это Ты меня прости. Ты меня ничем не обидел, дело вообще не в тебе.

— А что ты делала у Астахова?

— Я у Светки была, мне нужно было с ней поговорить.

— О чем?.. Кармелита, ну я же вижу, что тебя что-то мучает! В чем дело, что случилось? Ты расскажи мне, а?