Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

После окончания колледжа Эмили — круглая отличница, лучшая студентка своего потока, «эй-стрим» с первых своих дней в школе, — вернулась на месяц к своей матери, в захолустный, пыльный, горячий городок Южного Запада. Она редко позволяла себе приезжать к матери, откладывая и покупая разные приятные вещи. Нарядов ей не было нужно — она предпочитала строгие костюмы, — но для матери она успела кое–что подкупить, не говоря уж о довольно приличной, хотя и подержанной машине, в которой она приехала на каникулы уже на третьем курсе. Сейчас она приехала отдохнуть и повидаться с матерью перед тем, как поступить на работу в Нью-Йорке, откуда ей пришло приглашение. Впрочем, от предложений отбоя не было: грамотная юристка со знанием пяти языков (и двух — не в совершенстве), отлично знающая законы Латинской Америки и Китая, разбирающаяся в тонкостях коммерции и прекрасно умеющая себя вести, — такая юристка представлялась сущим кладом для любой фирмы, которая занимается, к примеру, покупкой недвижимости или инвестированием на золотом и загадочном материке.

Правда, в Нью-Йорк Эмили пригласили не за эти достоинства. В колледж приехал Джеффри Магнус — молодой представитель нью-йоркской фирмы, в чьи обязанности входило обеспечивать родное предприятие молодыми волками с крепкими зубами и неослабной хваткой. Он был почти уверен, что для работы в Бразилии отберет молодого человека немногим младше себя, спортивного сложения, прекрасного пловца и теннисиста, который много может выпить на презентации и потом ночь напролет вести переговоры, ни на секунду не путаясь в цифрах и датах. Но увидев Эмили в ее строгом костюме, очках, со строгим черным бантом в темных волосах, — увидев Эмили, он тут же понял все. Что говорить, была у него и своя корысть: он всю жизнь мечтал о такой девочке. И вызывая ее в Нью-Йорк, он всем сердцем надеялся, что рано или поздно их куда–нибудь пошлют вместе или, напротив, дадут ей постажироваться пока внутри страны под его руководством. Кто бы мог подумать! Такая удача — там, где он не ожидал ничего подобного! Стройная, сильная, смуглая, — она была вполне в его вкусе, и объездить такую лошадку он взялся бы сию же секунду. О том, что у лошадки уже есть наездник, и что этот наездник — сама Эмили, он знать не мог. Еще больше его, несомненно, удивило бы, что Эмили до сих пор девственница и расставаться с невинностью в ближайшее время не планирует, ибо ей претит любая зависимость — от кого бы то ни было. Зависимости же от своего молодого, жаждущего, сильного тела она пока не чувствует, ибо слишком занята своей судьбой, карьерой и спортом. Плавание и теннис, к слову сказать, интересовали ее ничуть не меньше, чем это предполагалось для молодого адвоката, на поиски которого Магнус явился к ним в колледж.

Нельзя сказать, чтобы в родном городке Эмили чувствовала себя хуже, чем обычно. Подруги повыходили замуж и к двадцати одному году превратились в сущих куриц-наседок, квохчущих над детьми и озабоченных исключительно поведением мужей. Все это было довольно скучно, Эмили поблагодарила судьбу за то, что она с самого начала выбрала наиболее выгодную специальность, хороший колледж и куда более интересную судьбу. Что говорить о смысле жизни, когда ее жизнь и так гораздо более осмысленная, чем жизнь соседок-наседок, и уж во всяком случае сулит ей больше перемен, путешествий и, наконец, просто денег!

Мать постарела — почему–то именно сейчас, после окончания колледжа, это их очень сплотило, спаяло их. Эмили ощущала себя уже не ребенком, а скорее главой семьи, и это новое чувство, хотя и грустное, особенно при ее неистребимой сентиментальности, своей новизной отчасти радовало ее и приятно льстило. Теперь она сможет хоть как–то расплатиться с матерью за ее неустанную заботу. Теперь перед ней действительно надежное будущее. Со временем она окончательно сможет обосноваться в Нью-Йорке, перевезет к себе мать, они устроят нормальную жизнь, — тогда можно подумать о муже, о детях, о той семейственности, которая всегда составляла идеал Эмили.

Но теперь, как автомобиль, остановившийся на полном ходу, она затормозила слишком резко. После неутомимой работы и довольно интенсивного, хоть и неглубокого общения с ровесниками в колледже, Эмили почувствовала себя в провинциальном городке странно неуместной. Время текло медленно. Делать здесь было решительно нечего. Она с самого начала сделала все визиты, которые считались обязательными при ее возвращениях, посетила всех подруг, поболтала со всеми одноклассниками, кто еще не разлетелся из родного гнезда или слетелся в него на лето, — и тут–то в ее жизни стала ощущаться та пустота, которой просто неоткуда была взяться прежде.

Пустота... но при мысли о ней Эмили посещало странное чувство, в котором соединялись тоска и наслаждение. Она одна. Одна на целом свете. Помощи ждать неоткуда. Выходишь на улицу, холодок эдак щекочет темя, солнышко сияет в небесной голубизне, люди какие–то... ты никому не нужна и тебе никто не нужен. Кроме тебя самой. Ты глядишься в зеркало как фонарь глядится в высохшую лужу, и ровный свет твоего одинокого тела льется в твои глаза, кроткие темно-карие глаза за стеклами немодной оправы (Эмили любила в такие минуты надевать очечки, да хотя б для того, чтобы лучше себя видеть), взор печален, ресницы слегка опущены, рот приоткрыт, длинные тонкие пальцы гладят щеку... Одиночество? Какое, к черту, одиночество! Мужики не сводят с нее глаз. Провожают ее взглядами. Заговаривают о романах Кортасара!

Кроткий, печальный взор победительницы, которая придет, увидит, победит тогда, когда пожелает. А нынче еще рано.

Испанский язык нетруден. Его жестокая и нежная музыка так близка Эмили, так похожа на музыку ее души! Даже свирепая печаль португальского, кровожадная мудрость китайского, гордая грусть японских звуков не сравнимы с простотой и стройностью испанской речи. Этот язык так же прекрасен, как ее одиночество, которое будет прервано и отставлено навсегда прочь по ее желанию, по ее прихоти, по ее судьбе, которую Эмили творит сама!

— Ну все, мама, я пошла.

Эмили с трудом втащила огромный чемодан в огромный «Грейхаунд» — пустой автобус, стоящий в одиночестве посреди пустой дороги. Рейс «Глушь — Нью-Йорк». Из глуши, да не греши... Мама глядела на нее сквозь стекло и молча шевелила губами. Эмили тихо плакала, без слез. Плакать теперь нельзя никогда. Правда, богатые тоже плачут, но не ранее, чем разбогатеют...

Автобус взревел и медленно поплыл по пыльной дороге. Сгорбленная фигурка мамы медленно таяла вдалеке. Эмили сняла очки.

Эмили сняла очки и близоруко сощурилась на рассевшихся вокруг стола мужчин. Она знала, что этот ее беззащитный взгляд неотразимо действует на мужчин известного сорта. Мужчин, от которых что–то зависит. Мужчин, которые любят чувствовать себя сильными, черпая свою силу в беззащитности других. Эмили к тому же знала, что слабее этих мужиков никого нет на свете. Слабее и гнуснее...