Даша Полукарова - Ниоткуда с любовью

Но сейчас она сама не знала, чего хотела. И письма ее сестры, вопреки ее желанию, ни капли не привносили в ее жизнь ясности.

Вот так же она приходила сюда каждый день после школы. Они с Родионом вызывали друг друга специальным сигналом, а потом проводили во дворе долгие часы, бесконечные часы, ни в один из которых им не было скучно. Осенние листья падали с деревьев, а потом еще и собирались в кучи для того, чтобы в сентябре и октябре приходили те, кто устраивал из них дворовый фейерверк. Они летали по двору, падали в озеро и плавали по его поверхности. И сразу становилось понятно, что это осень, и было немного грустно, потому что с осенью заканчивался незабываемый период их жизни. Осень влекла за собой зиму, в лучшие дни и вечера которой лепилось все, что только можно от снежков до огромных внушительных крепостей. Потом, мокрые от снежных битв, продрогшие от долгого пребывания на холоде, Полина и Рудик возвращались домой, сушились и растягивали удовольствие от вечеров за просмотром любимых фильмов (правда, выбор перед этим обязательно сопровождался дракой) с чашкой (или точнее с ведром) чая.

Они встречали весну, начиная запускать первые корабли по ручьям еще с первым таянием снега, и не было и не могло быть ничего упоительнее этих быстро размокающих кораблей, расписанных пожеланиями о лучшем. Эта ежегодная традиция открывала сезон их безумия, которое длилось бы круглый год, если бы не несколько месяцев непогоды.

И в зависимости от того, на чьей стороне двора они играли, на той стороне их озеро отражало щуплого темноволосого паренька и кудряватую девицу с голубыми глазами. Оно оставалось прежним, менялись только их отражения в ровной озерной глади. Сначала это были дети; соревнуясь друг с другом за место, которому не было границ, они непременно старались оказаться рядом друг с другом; дети росли и смеющиеся отражения сменялись более вытянутыми копиями тех же самых детей. Тонкие руки округлялись, волосы отрастали и меняли оттенки, в выражении глаз появился подтекст, а смех раздавался все реже и реже. Нет, они действительно по-прежнему веселились, но, увы, не здесь, и если и подходили к ровной глади скучающего озера, то лишь потому, что вживую друг на друга им становилось смотреть все сложнее. Отражение — это ведь почти то же, что реальность, а если и поднапрячь фантазию, то будет и вовсе не отличить от оригинала. И постепенно озеро перестало видеть детей, оно начало отражать подростков с претензией на взросление. Подростки теперь больше ругались, чем смеялись, хотя озеро и не удивлялось. Оно многое повидало на своем веку: смех, слезы, драки, споры, даже поцелуи. Поцелуев было много, одни вызывали те самые слезы, другие открывали новую дорогу смеху. Кто-то после тех поцелуев приходил в одиночестве и любил подолгу искать свое отражение в темном дне, будто старался узреть изменения.

Та парочка, кстати, тоже не избежала подобной участи.

Но, как справедливо подумала Полина, все это было уже в какой-то неправильной, не той жизни. В той жизни, в которой все происходящее казалось репетицией перед большим спектаклем, в которой были только задор и любопытство, а страха не было совсем. О чем говорила ее сестра в последнем письме? О том, что Полина в последние годы закрылась настолько, что изменилась до неузнаваемости? Что именно страх перед окружающим реальным миром сделал ее другим человеком? Но почему? Если это правда, то когда это началось с ней и почему ее всемогущая сестра это видела столько лет, но не могла открыть на это глаза самой Полине?

Вопросов было много, а вот с ответами была беда. И Полина не была уверена, что сможет найти на все вопросы ответы. Но старое знакомое озеро, которое Полли видела перед глазами всю свою жизнь, подсказывало одним своим примером — все наладится. Как налаживается всегда, только Полина не знала, как и когда это произойдет. Ее сестра оставила ее одну разгребать проблемы, постоянно подкидывая новые. Она словно дразнила ее, даруя всегда желаемую свободу, и усмехалась, стоя в стороне, наверняка уверенная, что Полина не сможет выплыть одна из этого болота, и как всегда позовет ее на помощь.

Только Полина не позовет.

X

Спустя неделю и два дня после расставания с Олегом Красовским в понедельник с утра Маша Сурмина не вышла на работу. Казалось бы, ничто этого не предвещало. Всю неделю она ходила в офис, как прежде, быть может, только была чуточку более отстраненной, чем раньше. Она не заходила к начальнику в середине рабочего дня, их давно не видели обедающими или уходящими домой вместе. Красовского никто из сотрудников вообще не видел уходящим домой (кроме Гриши), а вот Маша ходила теперь всегда одна или с собратом по несчастью стажером Игорем.

По офису поползли слухи, что они расстались. Красавица Елена не преминула воспользоваться этой ситуацией, чтобы лишний раз поехидничать. Основным аргументом ее было следующее:

— Ну, ты даешь… неужели думала, что он будет с тобой дольше? Повстречались немного и хватит. Может, тебя утешит, что иной раз он девушек и раньше бросает, так что тебе повезло.

Она болтала об этом в пятницу, готовя вместе с Машей конференц-зал к встрече с заказчиком. Ее легковесная болтовня надоедливыми каплями воды из не до конца закрученного крана падала на воспаленное Машино сознание. Последняя с трудом сдержалась, чтобы ничего не ответить. Она не была дурой. Понимала, что Лена специально нарывается на грубость, чтобы завалить лавиной своей чепухи и добить ее, вывести на откровенность. Но Маша молчала. Смотрела в окно на кромку близкой воды, на накатывающие на берег волны, и молчала. А в понедельник она не пришла.

Она никому не звонила и не оставляла сообщений. Она просто исчезла, не предупредив ни наставника Михаила, ни своего приятеля Игоря, ни Красовского.

Пришедший к восьми утра и разгоняющий завалы на работе Красовский около десяти услышал смех Лены из приемной. Как только он вышел с намерением дать своей заместительнице задание, секретарша и Лена резко замолчали и округленными глазами посмотрели на начальника.

— Что случилось?

— Да нет, Олег, ничего, а что должно было случиться? — зачастила Лена.

— Я серьезно.

— Ну в общем… не хотели тебе говорить, хотели сначала сами разобраться…

— В чем дело?

— Сурмина не вышла на работу. Мобильник у нее не отвечает. А у Лиды где-то был записан ее домашний номер…

На лице Красовского не дрогнул ни один мускул.

— Звоните. Может быть, она заболела?

— Могла бы хоть Михаила предупредить! — с досадой сказала Лена. — Вот Игорек в случае ЧП мне всегда звонит.

— Хорошо, пусть Лида наберет ей, а сейчас зайди ко мне, у меня есть задание.

Он повернулся и скрылся в своем кабинете. Лена подмигнула секретарше и шагнула за начальником в кабинет.