Даша Полукарова - Ниоткуда с любовью

Обеспокоенная Маша вышла поискать Игоря и поговорить с ним. Около приемной толпились сотрудники, которым Лида, видимо, пересказывала какой-то разговор.

— Она тут же, естественно, начала спрашивать, что там по поводу Сурминой. Почему ей не устроили головомойку за ее исчезновение, а Игоря, стоило ей появиться, тут же уволили, хотя он неплохо работал.

— И что он? Что сказал?

— Начал орать, что если он еще раз услышит про Сурмину, он Лену уволит к чертовой матери, не посмотрев, какой у нее опыт. Ну… а конец вы видели.

— Ужас.

— Кошмар.

Тут Лида увидела Машу, идущую мимо них по коридору, и резко свернула все разговоры. Сотрудники, как по команде, замолчали.

Дверь хлопнула, и на пороге приемной показался Красовский.

— Я не понял, что у нас здесь за разговоры? Собрание? Митинг? — чрезмерно спокойным голосом произнес он. — Вы ошиблись, собрание будет через три часа в конференц-зале, а сейчас советую вам разойтись по своим местам.

Маша резко свернула в первый попавшийся кабинет и к своему удивлению обнаружила там Игоря. Он сидел с коробкой в руках и мрачно смотрел в окно. Увидев ее, словно отмер.

- А, это ты, Маш… можешь быть горда собой, — вздохнул он, вставая с места и медленно ставя коробку на стол. Он был без сил. Уже два часа он мечтал о том, чтобы лечь спать, с головой накрывшись одеялом.

Маша была растеряна.

- Игорь, я… я не знаю, как так получилось. Правда, не знаю. Я… не хотела.

Он поднял на нее взгляд. Хотел ответить что-то резкое, но внезапно передумал.

— Я знаю, Маш. Я знаю. Тут ведь дело не в тебе, а в другом субъекте, правда?

- Нет, Олег… Олег Александрович… то есть, я не думаю, что все это из-за того, что… — машинально Маша начала защищать Красовского, хотя он в этом и не нуждался, а признать его беспристрастным значило также и признать, что заочница Маша работала лучше, чем выпускник архитектурного.

— Все… нормально, Маш. Правда. Мне было приятно с тобой работать. — Игорь сделал еще один глубокий вдох на дорожку, резко встал, забрал коробку и пошел по коридору собирать вещи.

— Мне тоже, — с запозданием признала Маша. Чувствовала она себя отвратительно. Она шла по коридору их офиса, двери кабинетов были открыты, а в холле помимо секретарши наблюдалась еще некоторая часть сотрудников, куривших и обсуждавших с дизайнерами едва минувшее событие, так что Маша вполне себе представляла, о чем они говорят, и чувствовала столь ненавистные взгляды на себе.

Она умудрилась ни разу не опустить головы и дойти до своего места, не обращая ни на кого внимания. Собиралась она безумно медленно. Она переждала почти всех и вышла из своего укрытия, только убедившись, что голоса стихли у лифтов — все сотрудники ушли на обед. Только тогда она сделала несколько решительных шагов по коридору и, глубоко вздохнув перед дверью с полированной табличкой, вошла в офис. Секретарша, слава Богу, уже ушла, иначе в конце дня разговоров бы было не избежать.

Маша представляла себе длинный коридор, по которому она идет и каблуки стучат, а стук их еще долго звучит в ее голове. Когда она шла на собеседование, она представляла, с каким трудностями должна столкнуться и спокойно это воспринимала: ее неопытность, первая работа в серьезной организации, первая работа по профессии, страх подвести кого-то и себя в том числе, страх оказаться бездарем и понять, что архитектура — это не ее, но….

Но в списке этих предполагаемых проблем не было той, что называлась «отношения с начальником на территории офиса и за его пределами». И естественно она и не предполагала, что у нее будет подобная проблема, и она окажется самой серьезной из всех.

Поэтому она постояла перед дверью в кабинет Красовского, собираясь с мыслями и бездумно глядя на аккуратный рабочий стол секретарши. Ей казалось, что Красовский по ту сторону этой двери стоит, облокотившись на свой стол, и смотрит на дверь, зная, что она сейчас войдет. Вот сейчас она пересечет кабинет, толкнет дверь и окажется внутри и увидит…

— Могу я на минутку войти, Олег Александрович? Я пришла поговорить.

Он стоял у окна и повернулся, когда она вошла.

— Тебе можно все, Сурмина. Ты разве еще этого не поняла? — пробормотал он.

— Что? — не расслышала она.

— Какой у тебя вопрос? — произнес он, открывая форточку, обходя свой стол и садясь за него.

— Я хотела узнать… зачем вы это сделали?

— Сделал что? — Красовский даже зажигалку искать перестал.

— Уволили Игоря и оставили меня.

Он закашлялся.

— Прости, ты хотела, чтобы я тебя уволил?

— Нет. Да нет же! Просто… это нечестно по отношения к Игорю… и все в офисе думают, что вы сделали это, потому что…

— Потому что? — переспросил он, проницательно взглянув на нее.

— Неважно, — так и не договорила Маша. — Важно, что он не заслуживал такого. Он хороший парень…

— Игорь работал хуже тебя. — С расстановкой проговорил он, как будто выковал эту фразу. — Я с самого начала предупреждал, что оставлю одного из вас. Он не прошел испытательный срок, который мы и так растянули до невозможности. Поздравляю.

— Поздравляю, — скривилась она. — он работал плохо, но как работала я? Этого достаточно, чтобы быть вашей помощницей?

Он смотрел на нее с трудно определимым выражением на лице.

— Чего ты хочешь от меня, Маш? — он повторил свой утренний вопрос, но теперь он звучал в ином контексте. Они оба это поняли, и оба отвели глаза друг от друга.

— Хочу, чтобы вы вернули Игоря на работу.

Красовский медленно раскачивался на своем стуле.

— Или что?

— Ничего. Я просто тогда тоже напишу заявление. Я… не могу работать, зная, что я причастна к этому увольнению.

— Кто тебе сказал? Сотрудники, которые болтают от безделья в коридоре?

Маша молчала.

— Я не верну Игоря. И не надо мне указывать, что делать с моим же коллективом.

Маша отшатнулась.

— Понятно. Ясно. — Она повернулась и вышла в приемную. Взяла из стопки листов на столе секретарши один и начала искать ручку.

— Прекрати этот балаган! — резко сказал Красовский. Он неожиданно оказался рядом с Сурминой, вытащил из ее пальцев лист и решительно положил его назад в стопку. — Возвращайся к работе и до собрания, сделай одолжение, не показывайся мне на глаза. Мне надоел этот офисный цирк!

Он повернулся и скрылся в своем кабинете. Маша закрыла лицо руками. Щеки ее горели.

* * *

- И что, вы встречались? Как долго?

Родион глубоко вздохнул. «Терпение, — повторял он про себя, — терпение и только терпение».

- Миш, мы не виделись пять лет! — медленно, как маленькому ребенку разъяснил он. — Нам было чуть больше четырнадцати, когда мы перестали… общаться. Ну что за особые отношения нас могли связывать, как ты думаешь? По-моему это даже словом «встречаться» не назовешь. — Он убеждал друга и убеждал самого себя. Осознав это, он осекся, не продолжая, и отошел к окну, сел к нему спиной, чтобы Мишка не мог прочитать выражение его лица. Но тот не заметил всех этих маневров. Бродя по комнате, он рассматривал или делал вид, что рассматривает диски, но на самом-то деле оба знали, ради чего и почему все это.