Ульяна Соболева - Паутина

Лобовое стекло разнесло к чертям, осколки в шею и лицо Макса впились, от них вниз стекали струйки крови. Голова на руле, сработали подушки безопасности. Вижу, его между сиденьем и рулем зажало. Бл**ь. Я за дверь схватился, а ее заклинило. Заклинило, мать ее. Быстрый взгляд на языки пламени и снова на Макса. Стекло выбил к чертям и пальцы к горлу прижал. Живой. Живой, сукин сын.

— Макс. Макс, очнись… Ма-а-акс, — орал не своим голосом.

"— Макс, тебя прям не узнать. В ЗАГС собрался, что ли?

— Граф, да я чувствую себя гребаным клоуном. Как ты ходишь в этом чистоплюйском шмотье каждый день? Не тошнит?

— Привыкай, брат. Нас ждут великие дела. Будем серьезными дядями, которые решают вопросы в просторных кабинетах…"*3

Он начал шевелиться, мотая головой, сильно жмуря глаза, на мне сфокусировать взгляд не может. Вижу, как из ушей кровь сочится. Хреново это.

— Граф, бл****, — тяжело дыша, попытался на спинку сидения откинуться и скривился от боли, — да что же ты мне сдохнуть никак не дашь…

— Толкай дверь. Помоги мне. Слышишь? Потом подыхать будешь.

— Не могу… меня тут как под катком зажало. Уходи. Уходи, Граф. Вали отсюда нахрен, я сказал, — каждое слово с трудом дается, моментами опять глаза закрывает.

— Я тебя сейчас сам пристрелю, силы береги и помоги мне. Я не смогу один тебя вытащить… Дверь заело. Толкай, давай.

Он улыбнулся как-то измученно и блаженно, словно только и хотел это услышать.

— Вот видишь, Граф, кто-то там, — мотанул головой вверх, и сжал челюсти, преодолевая боль, — так решил. Кто мы такие, чтобы перечить…

— О Боге вспомнил? Молодец. Только нахрен ты ему сдался? Тебя в другом месте ждут.

— Да иди ты…

Я понимал, что он не станет помогать мне сейчас. Пальцем не пошевелит, чтобы себя спасти. Что намеренно на смерть эту идет. Сам решил, что хватит с него, нечего больше делать на этой земле. Избавить хотел этот мир от себя. А я дергаю за эту чертову дверь, которая мне не поддается, и понимаю, что у нас остались секунды. Последние. Рванет сейчас — и оба взлетим в воздух с кусками раскаленного металла. Он снова вырубился, а меня от злости, что не успею психа этого вытащить, в холодный пот бросает.

Что ж ты, сука такая, натворил, в очередной раз, мать твою. Я б и сам тебя убил, но вот так сдохнуть не дам. Ты меня не раз вытаскивал, и я тебя вытащу. А потом вали на все четыре стороны и верши свое правосудие.

— Ребенка своего тоже на меня повесишь, да, Макс? Сначала жену, потом и ребенка?

Он дернулся, и я понял, что слова достигли цели. Больше ничего не способно было сейчас вывести его из этого самоубийственно-отрешенного ступора.

— Ты совсем умом тронулся, Граф? Все. Вали отсюда. Поздно уже. Меня заклинило, говорю. Себя спасай.

— Выбирайся, давай… Дарина беременна, родит скоро… Так что хватит тут расслабляться, за подгузниками пора.

— Да пошел ты… понял? Зачем? Мать твою, зачем сейчас это? Сдохнуть дай спокойно, — шипит сквозь стиснутые зубы, головой из стороны в сторону мотает и не смотрит на меня.

Я не выдержал, и, продираясь руками сквозь разбитое стекло, схватил его за ворот рубашки и встряхнул:

— Макс, бл***. Очнись. Живая она. Спасли тогда… В Швейцарию отправили, от тебя подальше… В руки себя возьми и дави, бл***, на эту гребаную дверь, а то мы сейчас вдвоем на тот свет отправимся… Я без тебя никуда не уйду.

Ты бы свалил? А, Зверь? Кинул бы меня здесь? Давай. Дави на эту гребаную дверь. Сейчас. Не то ни Дарину, ни ребенка своего никогда не увидишь. Дави.

Он со всей силы толкнул дверь всем корпусом и заорал от боли, я потянул его на себя, и мы оба покатились по земле.

Как в каком-то трансе, словно вижу нас со стороны. Как приподнимаю его, как к нашим тачкам тащу под руки по траве. Тяжелый, почти неподвижный, весь в крови, глаза закатываются. В этот же самый момент позади рвануло. Искрами в глазах падающие обломки от взлетевшей на воздух машины вместе с клубами огня и пепла. Где-то мысль промелькнула, что я зажмурился, а он нет, даже не среагировал, смотрит перед собой в никуда и веки медленно опускаются, голову назад запрокидывает.

— Эй. Зверь. Ты мальчика хочешь или девочку?

Говори со мной, чтоб тебя. Говори, засранец. Давай.

— Сука, Граф… — прохрипел, не открывая глаз. — Я тебя ненавижу сейчас, ты понял меня? Ненавижу… Бл***.

— Во-о-от, так лучше. За плечо мое хватайся, подниму тебя. Помирать он собрался. Ты бы на исповедь еще сходил. Держись, говорю, — сжимая сильнее, перекидывая за спину, на себя.

Он стонет глухо, тяжелеет, видимо, вырубается опять, а я пру как танк, преодолевая расстояние до машины. В голове пульсирует — довезти бы до больницы. Успеть бы. Навстречу Русый с Изгоем бегут.

— Ты не вырубайся, Зверь. Не смей глаза закрывать. О Дашке думай. Слышишь? О ней думай. Я сказал.

— Не вижу я… ничерта не вижу, темно как в аду… — пробормотал и стих.

Я наверх посмотрел, как парни навстречу бегут. У Изгоя рука перебинтована выше локтя. Перемололо их всех там не слабо. Прислушался. Вроде выстрелов не слышно.

— Скорая в дороге уже, — кричит Русый, — я Фаину набрал — вылетит первым же рейсом.

А мне страшно посмотреть на Макса и понять, что все… что не успел…

— Кажется, не дышит, — и я не смог вдох сделать, замер.

— Дышит, — голос Изгоя опять как сквозь вату, — и дышит, и пульс есть. Давай в машину.

Они подхватили Макса и вдвоем понесли, а я поднялся следом к своей машине, о капот облокотился, задыхаясь, оглядываясь по сторонам, вытирая пот со лба. Апокалипсис устроили. Три джипа горят. На дороге тела валяются, все кровью залито, битые стекла, обломки металла и гильзы в заходящих лучах солнца отблескивают. А у меня внутри пустыня выжженная. Я за эти минуты сам чуть не сдох.

— Ну что там? — спросил и затаился. — Живой?

— Живой пока. Кажется, головой сильно ударился, зрачки на свет не реагируют. Пару ребер точно сломал и ноги… Нам бы теперь довезти.

Оттолкнулся от капота и в машину сел. Изгой уже за рулем. Его машину изрешетили в сито еще когда я тормознул посредине трассы, а они следом за мной.

— Все, погнали, лекарь ты хренов, диагнозы ставишь. Порядок потом наводить будем.

Бросил взгляд на Макса и поморщился, увидев, как Русый осколок стекла из его плеча выдернул, а тот даже не вздрогнул. Вот сейчас я и осознал, что все мои мысли до этого были ненастоящими. Порождение адской ярости и разочарования. А там, пока тянул его из этой проклятой тачки, понял, что не оставил бы никогда. Плевать, что между нами пропасти и стены, на все плевать. Брат он мне. Кровь моя. Семья. Простить — не прощу, может, и никогда не прощу, но бросить… Землю грызи — но семью не предай.

—-------------

*1 — Черные Вороны 1. Реквием

*2 — Черные Вороны 1. Реквием