Ульяна Соболева - Паутина

*3 — Черные Вороны 1. Реквием

Говорят, что люди приходят в себя долго и мучительно. Правду говорят. Да, долго и мучительно. Я выныривала из тумана рваных обрывков реальности и таких же вязких кусков бреда. Я, кажется, все слышала, даже понимала, о чем говорят вокруг меня, а потом снова пряталась в свой странный мир оцепенения. Он был соткан из черно-красно-белых ниток, где черным была моя боль, красным — мои страшные воспоминания и белым мое прошлое, где этой боли еще не было. И я бродила по этим разноцветным полосам личного лабиринта, то задыхаясь от приступов жестоких страданий, то погружаясь в едкий дурман кошмаров кровавого цвета, то забываясь в счастливых мгновениях.

А потом резко открыла глаза — и цветные нитки исчезли, боль отступила куда-то и спряталась. Но я ее чувствовала. Она свернулась в клубок и закатилась в темный угол, чтобы терзать меня потом, позже.

Не сразу поняла, где я. Рассматривала помещение, стены, пока не услышала писк датчиков. Попыталась вспомнить, почему здесь оказалась, но не смогла, потому что та самая боль накинулась на меня и впилась когтями во все мое существо так сильно, что из глаз брызнули слезы. В ушах стоял свист хлыста, собственные крики, стоны и ЕГО голос. Резал по нервам, по сердцу, вскрывал душу, как вены, и я начинала истекать кровью. Мне казалось, я в ней захлебываюсь.

Потом отпускало ненадолго, и тогда приходили врачи, медсестры. Все эти осмотры… они сводили с ума. Казалось, меня голую выволокли на улицу, и каждый мог, тыча пальцами, орать "Вот эту несчастную избил и изнасиловал собственный муж. Ах, бедняжка…", или "Что же можно было сделать, если тебя твой мужчина — вот так. Какой сукой надо быть?", или "Она точно ему изменяла, и он ее наказал. Я б и не так наказал". Я смотрела на их лица, и казалось, что слышу это наяву. Я не позволяла к себе прикасаться никому, кроме Фаины. Она единственная не смотрела на меня с этим нездоровым любопытством, жалостью, деланным сочувствием и никогда не говорила мне пресловутых "мы хотим вам помочь". Не надо. Не надо мне помогать. Мне вообще ни от кого и ничего не надо. В покое оставьте и в душу не лезьте, тело не трогайте — и больше ничего не надо.

Не могла даже Андрея пустить к себе. Я не хотела, чтобы он видел меня такой. Ему в свое время и Карины хватило. А еще я до дикости боялась, что посмотрю на брата и начну думать о Максе. Я сейчас не могла о нем думать. Не могла ни на секунду, у меня начиналась паника.

Меня словно снова душили его пальцы, и я понимала, как и тогда, что он убивает. Это не акт насилия, похоти, мести. Он просто уничтожает меня, потому что ненавидит.

Мне снилось это по ночам, мне виделось это и днем. Я прижимала руки к шее и чувствовала боль от удушья. Фантомно… его пальцы, перекрывающие мне кислород.

Нет, мне не было страшно. Многие бы вспоминали это с ужасом, с паническим страхом, а я вспоминала это с болью. Такой всепоглощающей, невыносимой болью, что мне хотелось кричать "Так почему я выжила? Черт вас всех раздери. Кто окунул меня в этот ад и спас для того, чтобы я умирала каждый день? Кто был настолько жесток?"

Фаина всегда приходила ко мне в такие минуты. То ли чувствовала, то ли видела на мониторах. Я знала, что она ждет моих слов, моих слез, возможно, а у меня нет слез. Нет ни одной слезы. Точнее, они есть, и я плачу, я рыдаю, но где-то там внутри. Очень тихо и жалобно. Я не готова говорить о НЕМ. Я не готова трогать то самое больное, что разъедает меня секунду за секундой, превращая мою жизнь в нескончаемый ад. Но я все равно о нем думала. Насильно. Въедливо и навязчиво. Как необратимость безумия. Имя произнести не могу, а лицо вижу, глаза, голос слышу, и захлебываюсь своей агонией, дышать не могу. Господи. Ну хоть на секунду, на мгновение избавь меня от воспоминаний. Избавь меня от этих мыслей. Избавь от него, я умоляю.

Не смогла его возненавидеть. Очень хотела. Жаждала полыхать от ненависти, но не могла. Вместо ненависти меня поглощало острое и невыносимое отчаяние. От того, что не поверил. От того, что изменял мне. От того, что убивал меня. Нет, не физически, а морально. Максим меня уничтожил, разломал на части, как надоевшую игрушку. Я старалась не думать о той ночи. Не вспоминать ее, не перебирать в своем сознании, но это оказалось невозможным. Он оставил мне на память слишком много рубцов, чтобы забыть так просто… но рубцы на теле ничто в сравнении с рваными шрамами внутри меня. Они не затягивались, не рубцевались, они беспрестанно кровоточили. И когда я думала о нем, они болели, как посыпанные солью и раздвинутые до невозможности раны, чтобы эту боль усугубить.

А еще я часто думала о том, знают ли они, что я не виновата? Фаина, Андрей, Карина… Максим. Знают ли, что я не убивала Савелия, не изменяла мужу с Бакитом, не предавала их всех. Со временем я поняла, что знают. И мне не стало легче. Стало еще больнее, еще невыносимее. Почему? Я пока даже не могла произнести этого вслух.

Известие о беременности меня тогда подкосило, а может, и толкнуло за ту грань, где вся боль вырвалась наружу. Это было помутнение рассудка, какое-то запоздалое и настолько разрушительное, что я даже не уверена, была ли я тогда собой вообще.

Ненависть смешалась с отчаянием, страхом, презрением к себе. Я не могла поверить в эту жуткую иронию, в эту издевку. Именно в ту ночь. Именно тогда, когда меня, нашей любви, нас больше не стало. Именно тогда ОН впился в меня вот этой жестокой, лютой, необратимой связью? И я захотела от нее избавиться. Я не понимала, что внутри меня ребенок, я чувствовала ту самую липкую паутину, которая сдавливала все мое существо, и я должна ее разорвать, отрезать, уничтожить. Пусть не думает, что я все еще в кандалах его власти надо мной, что я безвольная кукла Зверя, с которой он сможет и дальше поступать, как ему заблагорассудится.

Уничтожить. Все нужно уничтожить. Стереть в порошок, раскромсать, разодрать. Пусть болит. Пусть у него тоже где-нибудь болит, потому что эти решения принимаю Я, а не он. Потому что не сможет распоряжаться моим телом и… И не смогла.

С первыми ударами маленького сердечка я вдруг почувствовала эту щемящую нежность, эту дикую, тоскливую ноту любви. Наверное, именно тогда я осознала, что есть и иной смысл в жизни, помимо Максима. Есть мой собственный кислород, мое личное счастье, которое я могу не отдавать никому. Которое принадлежит только мне одной и будет рядом вечно. Мой ребенок. Фаина права — ТОЛЬКО МОЙ.

Во мне произошел своеобразный щелчок, и я захотела жить. Захотела дышать, улыбаться, захотела попробовать сама. Моя жизнь начиналась заново именно с этой секунды. Без НЕГО. Пусть иллюзия, пусть он всегда будет незримо присутствовать рядом, но я больше не позволю разрушать меня, причинять мне боль каждым воспоминанием, каждой мыслью, каждым словом, брошенным камнем из прошлого, чтобы омрачать мое настоящее. Только никуда я от него не денусь. Он ведь живет не только в памяти, а еще и у меня в сердце. Спрятался, затаился под уродливыми шрамами и сыплет соль тоски на мои незажившие раны.