Ульяна Соболева - Паутина

В самолете я с такой силой сжимала руку Фаины, что мне казалось, я сломаю ей пальцы, но она не выпускала мои не на секунду. Едва мы приземлились, она выхватила сотовый и снова набрала Андрея.

— Еще оперируют? Ясно. Мы в дороге. Сейчас такси берем. Мы — я, Дарина и дочь твоя. Нет, не встречай. Там будь. Конечно я знаю Русого. Ты звони сразу, если что-то станет известно.

— Почему так долго? Почему, Фая? Ты не врешь? Ты мне не врешь?

— Не вру. О таком не врут. Ты постарайся хотя бы немного успокоиться. Совсем немного. Нельзя тебе так нервничать. Все хорошо будет. Надо верить. Мысль материальна. Возьми себя в руки.

Я когда увидела Андрея, внутри что-то оборвалось, бросилась к нему, рывком обнимая за шею, прижимаясь всем телом, и он меня так осторожно обнял, слегка поглаживая мою спину, а потом я подняла голову и посмотрела ему в глаза. Хочу спросить, и не могу. Мне страшно. Мне так страшно услышать его ответ. Так страшно, что колени подгибаются. Вопрос задала Фаина.

— Ну что? Как прошла операция?

— Он уже в интенсивной терапии. Все еще никаких прогнозов. Должен начать дышать самостоятельно, но… травма головы, пробитое легкое.

— Давай отойдем, Андрей… — Фаина бросила на меня тревожный взгляд.

— НЕТ. При мне говорите. Я знать хочу. Я все хочу знать.

По мере того, как Андрей рассказывал, я все сильнее сжимала его пальцы одной рукой, а другой свой живот.

Я слышала их голоса, но словно впала в некую прострацию. На меня надвигалось нечто чудовищное, нечто огромное, удушающее своей силой. Я чувствовала, как эта чернота поглощает меня всю. Я словно видела себя со стороны. Себя и их. Как будто внутри меня все перевернулось. Паззл сложился, все вернулось и выстроилось в новую картину. Печальную, мрачную, но уже настоящую. Вот она, правда и истина. Нет, Макс не изменился вдруг в моих глазах, он изменил меня. Он заставил меня стать другой, не самой собой, он вывернул мою душу наизнанку, и я перестала его понимать и чувствовать, как раньше. Словно выбил у меня почву из-под ног в самом прямом смысле этого слова. Только теперь я начинала по-настоящему осознавать, что происходит в его черной душе. Он себя наказывает. За то, что сделал со мной. С нами. Он, как всегда, занимается самобичеванием. Вот почему он развернул эту проклятую машину. Он ищет смерти. Жуткая у него любовь, разрушающая, еще страшнее, чем моя собственная, это наваждение. Но именно такой любви я хотела от него, именно ее я всегда видела в его безумных синих глазах, в его невыносимо синих глазах, в его безумно мною любимых синих глазах. В тот самый первый миг, когда его увидела, разве не прочла приговор себе, не пошла за ним? Когда он бил меня, он бил самого себя. Причиняя боль мне, он причинял ее себе. Да. Так похоже на этого безумца. Так на него похоже. Что же это за проклятье такое — любить чудовище с такой силой, даже осознавая все, что он сделал и еще сделает. Мой Зверь. Никем не понятый, никем не прощенный. Зачем ты это сделал, Макс? Тебя уже ничего не держит? Черта с два. Держит. Я держу. Мы тебя держим и будем держать.

— Хочу увидеть его, — так громко, что на нас обернулись люди.

— Это невозможно, Даша. Нет. Нельзя. Никто тебя не пустит туда.

— Пустят. Пожалуйста. Ты же знаешь врача, Фая. Андрей. Ну поговорите с кем-то. Пусть меня пустят. Пожалуйста-а-а-а. Я нужна ему там. Я знаю.

Андрей сильно сжал челюсти и посмотрел на Фаину, потом все же отвел ее в сторону и что-то говорил ей, а я чувствовала, как опять начинаю задыхаться. Они не говорят мне всего. Они от меня скрывают то, что происходит на самом деле.

Фаина ушла сразу после разговора с Андреем, на ходу набрасывая белый халат, а брат вернулся ко мне и снова молча обнял, прижимая к себе.

— Все плохо, да? — шепотом спросила я, склоняя голову ему на грудь.

Не ответил, поглаживая по голове, а я теребила пуговицу на вороте его рубашки и слышала, как гулко бьется его сердце.

Когда увидела Максима, всхлипнула и закусила губу, чтобы не закричать. Там, под ребрами, все еще невыносимо саднило, словно все разворотили чудовищными клещами панического страха потерять.

Медленно подошла, стараясь дышать ровнее, не впасть в истерику именно сейчас. Больно видеть его таким… Таким беспомощным. Самого сильного из всех мужчин, что я когда-либо знала. На голове и глазах бинты, весь в трубках, капельницах. Тишина… и датчики везде пищат. Я, неслышно ступая, подошла к постели, постепенно выравнивая собственное дыхание.

— Я здесь… — очень тихо, а мне кажется, слишком громко в этой зловещей тишине. — Ты меня слышишь, Максим?

Опустила взгляд на его руку и непроизвольно коснулась ее кончиками пальцев. Такая холодная. Провела по запястью, словно обрисовывая каждую вену, каждый палец.

— Когда-то… ты впервые взял меня за руку. Помнишь? Я тогда подумала, что у тебя самые сильные и красивые руки на свете. Потом я долго сжимала и разжимала пальцы, вспоминая, каково это — чувствовать твои между ними.

Скользнула к ладони, поглаживая ее, осторожно приподняла и, склонившись, прижалась к ней щекой. Датчики все так же равнодушно пищали в тишине с какой-то зловещей монотонностью, а я смотрела на его осунувшееся лицо, на эти сплошные повязки, и чувствовала, как разрываюсь изнутри от этого щемящего чувства собственного бессилия. Прижала его ладонь к животу, закрывая глаза.

— Не бросай меня, пожалуйста. Я не смогу без тебя… мы не сможем. Мы хотим, чтобы ты к нам вернулся. Дыши для меня… дыши, Максим. Дыши мной.

Малышка снова зашевелились внутри, и я закусила губу, сдерживая слезы. Что-то вдруг оглушительно запищало, и я, вздрогнув, в панике выронила его руку. В палату тут же заскочили медсестры. Меня вывели чуть ли не насильно, а я оборачивалась на него и повторяла про себя, как умалишенная, сдирая с головы шапочку и повязку с лица.

"Дыши, Макс. Дыши, черт бы тебя побрал. Дыши мной. Ты же обещал. Не смей меня бросать".

Почувствовала сильные объятия Андрея, он уводил меня дальше по коридору к раскрытому окну, а я вырывалась и смотрела, как закрываются двери палаты. Когда через несколько минут оттуда вышла медсестра, у меня подогнулись колени. Она направлялась прямо к нам, а я сжимала ворот рубашки Андрея и смотрела, как она приближается, оседая в его руках, хватаясь за плечо, открывая и закрывая глаза.

— У нас хорошие новости — мы отключили его от искусственной вентиляции легких. Он начал дышать сам.

Я обмякла в руках брата, а он слегка приподнял меня, прижимая к себе, зарываясь пальцами в мои волосы, вытирая слезы ладонью другой руки.

— Тш-ш-ш-ш… Все хорошо будет, — тихо, но уверенно. — Все. Будет. Хорошо… — и спустя пару секунд добавил. — Теперь…

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ