Ульяна Соболева - Я тебя не знаю

Мы с Лизой прождали мою среднюю дочь больше часа. Я завел Лизу обратно домой и снова вернулся походил у забора. Потом все же решился зайти в здание школы и расспросить насчет Маши – в школе ее сегодня не было. Внутри возникло странное и неприятное чувство. Оказывается, ответственность за ребенка сваливается на голову, даже если ты считаешь себя родителем всего лишь один день. Я беспомощно озирался по сторонам, выискивая взглядом ее длинные пшеничные волосы среди хлынувших на улицу детей, но так и не нашел. Ну вот, начинаются неприятности. Постоял возле дома, жуя в зубах зубочистку. Сплюнул и пошел обратно к школе. Обошел вокруг и вдруг заметил девочек примерно её возраста – курят за теплицей. Подошел к ним и громко спросил:

– Зажигалка есть, куколки? Моя сдохла.

Они переглянулись. Явно я для них пенсионер. Но осмотрели с ног до головы. Видать, шмотки одобрили. Так как одна из них со стрижкой, в короткой юбке, черных гетрах и сережкой в носу ответила, выпустив струйку дыма в мою сторону:

– Ну, есть.

Я подошел, взял зажигалку, прикурил и посмотрел на обеих соплячек. По жопе им надавать ремня и под домашний арест. А у самого дрожь по телу – умник выискался, сам-то даже не знаю, чем дочери занимаются, и раньше не особо знал. Может, она вот так же курит, а может, вообще наркотой балуется.

– Машку Авдееву знаете?

– Ну, знаем, – потянула девчонка с короткой стрижкой., – А че?

– Подружка ваша?

– Кто? Лохушка эта? Нет, конечно.

– Вы ее сегодня видели вообще в школе?

– Не видели дуру эту. Мы с задротами не общаемся. Ты вообще кто такой? Иди отсюда, а то щас как заорем.

Тихо, спокойно. Это дети. Выпускаем пар. Сильно затянулся и вышел за школьный двор. Вот же ж сучки малолетние. Ну и хорошо, что лохушка. Это поправимо. А на этих уже пробы негде ставить. И вдруг услышал:

– Ты дура?! А вдруг это ее отец?!

– Да какой отец. Их отец свалил год назад. Бросил корову мать и этих трех убогих.

По телу прошла волна яростной дрожи. Противно это слышать со стороны. Омерзительно. А мои дети, скорее всего, это слышали каждый день.

– Перестань ее доставать. Тебе больше некого?

– А что ты за нее заступаешься? Она нас кинула, между прочим. Не пошла с нами Демидову лупить, и училке настучала точно она. Ссыкло. Пусть теперь знает, каково это в задротах сидеть.

– Не знаю, стучала ли она.

– А мне плевать. Со свету сживу. Пусть не приходит в школу и дальше. Пусть знает, тварь, чем это для нее закончится.

Сам не понял, как шагнул на территорию школы опять, и как сучку эту за шиворот поднял на вытянутой руке, тоже не понял.

– Слушай сюда, дрянь малолетняя, орать можешь сколько угодно. К дочери моей подойдешь, я тебя лично закопаю. Живьем. Поняла? И ничего мне за это не будет. Видишь? – ткнул пальцем в свой шрам, – это меня санитары ловили, после того, как я кошек на деревьях, как елочные игрушки, развесил и кишки им выпустил, и у меня справка о невменяемости имеется. Так вот, хотя бы пальцем… я тебя вначале, как тех кошек, на дерево, а потом закопаю. Ясно?

Она быстро закивала, и я ко второй обернулся.

– Где она прячется, когда в школу не ходит, знаешь?

Вторая девчонка оказалась не накрашенная. Губы побледнели, подбородок дрожит. Вот-вот в штаны наделает. На меня смотрит расширенными глазами и быстро кивает.

– Знаю. Т-т-т-ам голубятня, заброшенная, дальше за садиком. Она в ней обычно сидит.

– Вот и ладненько.

Поставил стриженную на ноги. Вытащил из ее кармана сигареты, сунул себе в карман и зажигалку конфисковал.

– Курить будете в другом месте, тут увижу – жрать табак заставлю. Усекли?

Закивали теперь обе. Стриженная вообще дрожит, как осенний лист, и судорожно сглатывает. Ну вот и стухли, крутые вы наши.

– Валите отсюда, ссыкухи!

Пошел голубятню эту гребаную искать. Курю, и у самого руки дрожат. А она навстречу мне бредет. Рюкзак за собой тянет. Домой явно не торопится. Смотрит себе под ноги. Маленькая какая-то. Сжатая вся. По сравнению с этими, дите-дитем. Джинсы на коленках морщинами собрались, и пальто расстегнуто. Ветер волосы тоненькие треплет, в лицо ей швыряет. И мне чего-то так херово на душе стало. Пошел навстречу. Сигарету вышвырнул. Когда с ней поравнялся, рюкзак отобрал, она аж вздрогнула.

– Па…па.

И глаза огромные-преогромные, как в японском анимэ (О, я даже это знаю), и тоска в них вселенская.

– Маш, ты где была? Почему в школу не ходишь?

Тут же нахмурилась и взгляд отвела. Пошла вперед.

– Эй. Я с тобой разговариваю.

Молчит и все. Хоть тресни, молчит. И что мне с ней делать теперь?

– Маш, нельзя так. Я за тобой пришел, а тебя здесь с утра не было. Если мать узнает?

Ни слова. Идет листья пинает. Ножка маленькая в каких-то неоновых кроссовках, и у меня продолжает все внутри сжиматься. Я ее тоску прям кожей…

Так домой в тишине и явились. Она, как разделась, сразу к себе пошла и закрылась в комнате, а я на часы посмотрел. Выругался про себя и Алиску попросил рассказать, как к Жене на работу добраться. С мелкой средней разберемся завтра. Наведу я здесь порядок. Снежинке пока не скажу, что Маши в школе не было. Стукачей не особо жалуют. А мне казалось, что вот именно с Машей мне будет сложнее всего. Замкнутая она. Закрытая в себе. Не пробиться.

Ехал с мыслями этими всю дорогу, а потом опять крышу сорвало, как увидел жену свою с каким-то хмырем пузатым. Руками перед ней размахивает, веник свой тычет. Так и захотелось его мордой о капот приложить. Я даже точно знал, как – за затылок и хрясь, да так, чтоб нос свернуло. Черт. Что ж меня так скручивает, когда думаю, что кто-то у нее быть может. Адская эмоция. Перед глазами красные пятна расползаются. Пару дней ее знаю, а кажется мое отбирают. Притом настолько мое, что я обязан глотку этому козлу зубами рвать. Хмыря я-таки приложил, но не о капот, а с кулака. Ого! Я и драться умею. Притом не просто руками вертеть, как мельница, а наносить вполне отточенные удары в болевые точки. С ума сойти. И кем я был вообще? Откуда все это? И Снежинка явно не удивлена этим способностям. Злорадно оскалился, когда она ко мне бросилась, а не к нему. Сердце подпрыгнуло и начало о ребра ритм отбивать, да так, что дыхание перехватило, пока пальчиками своими висок трогала и платком кровь вытирала. Весь мир перестал существовать. Растворился и исчез. Я только в глаза ее зеленющие смотрю и понимаю, что я пропал. Нет меня. И не было никогда. И не будет без взгляда этого, без запаха, без прикосновений.

А когда поцеловал, показалось, что сейчас сдохну от возбуждения. Мгновенная эрекция и боль в паху такая, хоть волком вой, и дышать нечем. Глотаю ее дыхание и легкие всхлипы вместо кислорода, пальцами в волосы зарываясь. Чеееерт, хочу. Так хочу, что сейчас разорвет на куски. Машину где-нибудь остановить и на капоте ее разложить. Брать и в глаза смотреть. Сильно, быстро, неуправляемо врываться в ее тело, закинув стройные ножки в сапогах к себе на плечи, и долбиться на бешеной скорости. И чтоб кричала. Громко кричала, извиваясь подо мной. Узнать, как кончает, какая на вкус везде, трогать грудь, ноги, плоть под трусиками. Дьявол, мне точно сорок три? Не двадцать три? Никто нигде не ошибся? Потому что меня от прикосновений языком к ее языку ведет, как от алкоголя. В голову так бьет, что я пульсацию напряжения чувствую, адреналин ревет в венах. И стояк. Бешеный, каменный стояк. Отстранился, а я в себя прийти не могу, отдышаться. Переносицу двумя пальцами сжал, чтоб успокоиться.