Ульяна Соболева - Я тебя не знаю

В курортный дом тети я приехала на такси. Отпустила таксиста и поискала в сумочке ключи и код от сигнализации, которую умудрились взломать несколько дней назад. Мама позвонила мне рано утром, когда я едва уснула после ночи, проведенной в слезах. Да, это теперь стало моим обычным состоянием – ночью беззвучно в подушку, а днем делать вид, что я живу дальше. Ведь я научилась до этого, и я в этот раз пыталась делать то же самое. Только плохо получалось. Кирилл ведь никуда не исчезал из нашей жизни. Он приходил к детям, он жил у свекрови, а я приезжала туда забирать иногда Лизу. Смотрела на него и ощущала все ту же дикую тоску по нему. Еще сильней, чем раньше. Но не могла простить. Иногда я хотела, когда ревела в подушку, ужасно хотела, а потом вспоминала все и не могла. Меня стопорило. Меня жгло изнутри ужасом перед той болью, что он мне причинил. Дважды. Но именно эта боль связывала нас с ним сильнее, чем счастье. Я даже не думала, что так бывает.

Когда мама попросила поехать в Сочи в дом тети, который сейчас пустовал, потому что сейчас не сезон, я с радостью согласилась. Мне нужна была эта передышка. Нужны были эти дни в тишине вдали от всего, наедине со своими мыслями. Маме позвонили, что кто-то взломал сигнализацию. Точнее, что она срабатывает постоянно ночью, и они хотят убедиться, что в доме все на месте. Мама не может выехать из-за своей работы. Мне захотелось сказать ей, что она не может никогда. И дело не в работе, а в том, что оно ей особо и не надо, и что если бы я отказалась, она бы прекрасно смогла. Но я не хотела отказываться.

Полдня мы разбирались с сигнализацией, и я посылала маме фотографии, а она говорила, что ничего не пропало, и мы шли дальше по комнатам. В конце концов мы нашли «взломщика» – облезлого котенка, который пробрался в дом, видимо, через щель под ступенями и облюбовал место под подоконником, как раз на батарее. На него срабатывал оконный датчик, когда он пробирался мимо. По крайней мере, так мне сказали работники фирмы. Это, конечно, была их неисправность. Пока они переустанавливали датчики, я спустилась во двор к тому самому забору. Там все так же лежали кирпичи для стройки и песок. Тетя, пока была жива, планировала строить пристройку, но не начала, не успела, а мать… ей было все равно. Пока дом в сезон приносил хорошие деньги, она не думала в нем что-то менять. Я поднялась по кирпичам вверх и стала на самом краю забора. Внутри защемило с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Волны лижут песок белой пеной, а у меня перед глазами серая вода становится бирюзовой, и синие тучи исчезают, открывая небо и слепящее солнце. У меня на ногах не сапоги, а белые туфли без каблуков. Ветер треплет мне волосы, и я сжимаю в руках фотоаппарат.

«– Эй. Ты что там делаешь? – крикнул мне и прикрыл глаза от солнца рукой, сжимая в другой лобзик и поднимаясь во весь рост.

– Тебя фотографирую, – крикнула я.

Он рассмеялся, продолжая прикрывать глаза рукой.

– А чего прячешься?

– Я не прячусь. Отсюда ракурс замечательный. Ты работай-работай. Не отвлекайся.

Усмехнулся и снова склонился над досками, а мне показалось, что сердце заколотилось где-то в районе горла. Музыка орала на весь пляж, и от нее хотелось вспорхнуть и улететь.

Теперь парень изредка бросал на меня взгляды и улыбался, а у меня от его улыбки дух захватывало, а пальцы щелкали и щелкали, то приближая, то отдаляя изображение. А он вдруг крикнул мне, положив молоток и вытирая лицо о плечо:

– Фотки потом покажешь?

Я усмехнулась, опуская руку с фотоаппаратом.

– Как-нибудь покажу.

– А вблизи пофоткать не хочешь. С яхты в воде рыбу видно.

– Высоко здесь. Как я спущусь?

– Прыгай – я поймаю.

Он подошел к забору, разглядывая меня снизу. Порыв ветра приподнял платье, и я удержала подол рукой, прижимая фотоаппарат к груди.

– Мне и тут неплохо.

– Боишься?

– Да.

– Меня? – снова усмехнулся, и я вместе с ним.

– Нет. Высоты боюсь.

Засмеялся, а у меня дух захватило. Невероятная улыбка. Так нельзя улыбаться. Такие улыбки надо запретить законом. В уголках темных глаз морщинки появились, и между сочных губ зубы сверкнули белые, ровные.

– Точно поймаешь?

– Точно поймаю. Слово даю.

– С чего бы мне тебе верить?

– Ни с чего. Верить никому нельзя. А вот рисковать интересно.

Очень интересно. Особенно, если учесть, что я никогда в своей жизни не рисковала. И внутри появился вот этот бунтарский дух противоречия. Возможно, настал момент, когда я все же могу делать так, как хочу я. А я хочу? Даааа. Я безумно хочу.

– Ну если слово даешь… то лови. Главное, фотоаппарат.

– Я вас обоих поймаю. Прыгай.

Наверное, только в семнадцать можно быть настолько безрассудной. Он, и правда, поймал. Очень легко. Словно всю жизнь только этим и занимался. Ловил идиоток, которые прыгали к нему в бездну. Есть такой тип парней, мужчин, на которых посмотришь один раз и сразу понимаешь, что они опасные. Опасны тем, что женщины от них тут же сходят с ума. И даже понимаешь, что их много, этих женщин. Самых разных. Ты это чувствуешь и в семнадцать, и в двадцать, и в сорок. А ты в их числе. Потому что, в принципе, ничем не отличаешься. Его взгляд. Пронзительный и темный. Не цвет глаз, а именно взгляд. Бывают светлые, от них тепло внутри становится, а у него темный, от которого становится жарко.

Вблизи его глаза казались небесно-голубыми, прозрачными. Наверное, солнце так в них отражалось. А я смотрела, и мне показалось, что пауза растянулась на вечность. Статичность снимка ни на секунду не могла передать его мимику, движение губ, взгляд, голос. Снимок ничто в сравнении с живым человеком.

– Как тебя зовут, фотограф? – спросил он и убрал волосы с моего лица, а я тут же отшатнулась назад, поправляя платье.

– Женя, – ответила и снова посмотрела ему в глаза. Глубокие, с чуть приспущенными уголками. Очень большие, и ресницы длинные, пушистые. В зрачках черти пляшут.

– А я думал – снежинка. Белая такая. С севера, что ли, приехала?

Усмехнулся, а глаза улыбка не тронула.

– Нет, солнце не люблю.

– Похоже, и оно тебя не очень любит. Покажешь агрегат?

Я протянула фотоаппарат и следила за реакцией, за тем, как приподнимались густые, темные брови.

– Так ты уже пару дней фотографируешь? Ничего себе! Кем-кем, а моделью я никогда не был.

Мне захотелось спросить, а кем он был, но я прикусила язык. Он положил фотоаппарат ко мне на колени и спросил:

– Живешь здесь?

– Да. На лето приехала к тетке. А ты?

– А я? На заработки. Меня Кирилл зовут. Сколько тебе лет, Снежинка?