Руби Джексон - Помаши мне на прощанье

Ответ Джеку был почти резким. Из его письма стало ясным, что он беспокоится, не беременна ли она, хотя прямо написать об этом он не осмелился. Даже не сказал, как относится к этой возможной ситуации и ни словом не упомянул о своих чувствах к Грейс.

Дорогой Джек!

Ты будешь рад узнать, что мне не понадобится ничья помощь. Я в полном порядке, и мне очень нравится работа на ферме, если не считать необходимости убивать крыс. У нас работают две беженки-польки, которые обучались на ферме, но не любят говорить о войне. Зато много рассказывают о своей стране, особенно о еде, и одна прекрасно поет, но на польском. Надеюсь, никто в тебя не стреляет.

«Может, последнее предложение немного глупое? Ведь он на войне», – напомнила она себе. Но она не может написать всего, что пожелает. Ей хотелось спросить, по-прежнему ли он к ней неравнодушен… вернее, был ли вообще неравнодушен, но… этого писать нельзя.

«Ты обнимал меня, и я чувствовала себя любимой. Но ты не любил меня».

Перед ней встало другое лицо. Сэм. Сэм, который никогда ее не подводил. И никого не подводил. И даже теперь, когда она стала настолько взрослой, что обнимать и утешать ее нелепо, мысли о Сэме неизменно вызывали ощущение безопасности.

Грейс разложила письма по конвертам. Она отправит их, когда вместе с другими девушками поедет на велосипеде в деревню.

Она легла, и когда остальные потихоньку вернулись в спальню, то посчитали, что подруга крепко спит.

Урожай созрел, крысы были отравлены, собраны и сожжены, но на их место пришли новые. Летние ягоды, малина, клубника, крыжовник, зрели и наливались, а смородина всех цветов покачивалась на ветках, как драгоценные камни. Фермеры по всей Британии, которых просили делать невозможное, ворчали, но делали с помощью работниц Земледельческой армии, отказников и даже военнопленных практически невозможное. На ферме не было таких вещей, как пятидневная рабочая неделя или восьмичасовой рабочий день. Лампы свисали с деревьев и кустов живой изгороди, чтобы сбор урожая мог продолжаться до поздней ночи. Нацию нужно кормить!

Письма с полей сражения были редкими и нерегулярными, а иногда в тех, что приходили, содержались не слишком добрые вести, но Грейс и ее подруги на ферме Ньюриггс писали и отправляли маленькие записки в надежде, что они дойдут до родных и близких. Все девушки вместе с миссис Флеминг волновались за полек. Они почти ничего не знали о них, кроме того, что те бежали в Британию до падения Польши, оставив родителей, бабушек и дедушек.

Если вести между югом Англии и маленькой фермой в Шотландии путешествовали слишком медленно, англичанки брали пример с полек, державшихся храбро и работавших не покладая рук, и старались им подражать.

«Завтра, мы получим письма завтра». Эти слова повторялись по всей стране.

Грейс перестала думать об отпуске, который позволил бы ей вернуться в Дартфорд и поговорить с поверенными о таинственной запертой шкатулке сестры. Она дала им письменное разрешение вскрыть шкатулку и проверить содержимое. Миссис Петри будет ее представительницей на официальном вскрытии. Грейс знала, что, если отыщется что-то важное, миссис Петри сохранит шкатулку, и решила не думать об этом. И тут миссис Флеминг сказала, что ей дали сорокавосьмичасовой отпуск и разрешение на поездку. Мистер Флеминг отвез ее на вокзал и пообещал позвонить в офис поверенного и сообщить приблизительное время прибытия. Он, в свою очередь, свяжется с супругами Петри.

Поезд задержался всего на тридцать пять минут, и то при отбытии, так что она оказалась в Ньюкасле как раз вовремя, чтобы сесть на лондонский поезд, если таковой придет. Он пришел, через семь часов после назначенного времени. Грейс, пока ждала, дочитала роман Вальтера Скотта, позаимствованный на ферме, и съела сэндвич, который миссис Флеминг, предвидя трудности путешествия, намазала яичным салатом, толстый слой которого лежал между двумя ломтями домашнего хлеба. Кроме того, миссис Флеминг наполнила маленький стеклянный кувшинчик огромными красными ягодами клубники, и каждая прекрасно сохранилась. Восхитительная еда приободрила Грейс, хотя ждать пришлось долго. При таком коротком отпуске надежда на то, что удастся повидать поверенного, таяла с каждым часом.

Миссис Петри, как всегда, приготовит ей что-то особенное, приберет спальню близнецов и сделает все, чтобы кровать Дейзи, на которой в прошлый раз спала Грейс, выглядела безупречно и была как можно удобнее.

– А я так и не доберусь туда, – простонала она.

Оглядела станцию: солдаты, матросы, летчики, медсестры, и все ждут поезда до Лондона. Едут на новые базы или домой, в отпуск или за границу?

СЭМ!

Высокий худой солдат с выбеленными солнцем светлыми волосами стоял, опустив голову, словно отдыхал. Как чудесно! Сэма освободили, и он возвращается домой!

Она не подумала, насколько неправдоподобно это выглядит. Военнопленный, возвращающийся из Франции или Германии, вряд ли может оказаться в Ньюкасле.

Подбежав, она коснулась руки солдата.

– Я Лоренс, дорогая, но если хотите, чтобы я был Сэмом, буду счастлив угодить.

Мужчина был совсем не похож на Сэма. Грейс вспыхнула до корней волос, желая, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Но ничего не произошло.

– Как глупо, – пролепетала она. – Со спины… простите, вы так…

Ей хотелось плакать.

– Со спины я похож на Сэма, и вы надеялись… и снова надеялись, – закончил Лоренс. – Сожалею. Но он обязательно вернется. Я бы вернулся, если бы меня ждала такая девушка.

От необходимости ответить и дальнейшего унижения ее спас голос диктора, который, перекрывая шум, терпеливо пытался объяснить пассажирам об ожидаемом прибытии очень сильно запоздавшего лондонского поезда. Грейс снова извинилась перед солдатом и быстро пошла по перрону, проталкиваясь сквозь толпу. Ей было необходимо сесть в поезд и оказаться как можно дальше от Лоренса.

В поезде было полно народа еще до того, как он прибыл на станцию. Множество людей, уставших, голодных и чрезвычайно раздраженных, сели на него в Эдинбурге и почти шесть часов спустя оказались в Ньюкасле, хотя должны были бы уже подъезжать к Лондону. Грейс, слишком миниатюрная и слишком вежливая, чтобы толкаться, оказалась зажатой между двумя солдатами, здоровяками, которые о чем-то спорили поверх ее головы. Зато они были настоящими мастерами устраиваться как можно удобнее и часть путешествия на юг позволили Грейс сидеть на их рюкзаках, а сами все продолжали давний спор.

На первой же остановке, когда с поезда сошли несколько человек, они совершенно невинным образом загородили проход в вагон, пока Грейс не удалось втиснуться на освободившееся в купе место. При этом они ни словом с ней не обменялись.