Вера Колочкова - Любовь не помнит зла

— Постой, сынок… Постой, не тарахти, — вяло махнул в его сторону ладонью Командор. Однако жест его получился слишком нарочитым, женским, чуть кокетливым даже. Будто почуяв эту нарочитость, он тут же напрягся, взглянул на Андрея злобно: — Так я не понял, к чему ты это все? Будь добр, объясни.

— Ага. Сейчас объясню. Только отойду подальше, ладно? А то кулак просится тебе в глаз заехать.

— Кому в глаз? Мне? Твоему отцу?

— Да какой ты, на хрен, отец?.. Сволочь ты, а не отец. Не надо мне такого отца.

— Отказываешься, значит?

— Да. Отказываюсь.

— Из-за бабы?

— Из-за любимой женщины.

— Да какая, какая любимая женщина?! У тебя что, глаз нет, что ли? Она ничтожество, пустышка. Никто и звать никак. Дурочка с переулочка.

— Прекрати… Прекрати немедленно. Не смей о ней ничего говорить!

— Да я и не хочу о ней говорить. Если я обо всех бабах, которых использовал походя, говорить буду…

— Использовал походя, говоришь? Да ты… Ты… Ты же ей жизнь сломал! Неужели ты сам не понимаешь?

— Что, что я должен понимать? Это ты плохо соображаешь, несешь какую-то сопливую чушь. Никогда не пытайся говорить пафосно, сынок. Это смешно выглядит. Еще упрекни меня в том, что я сломал жизнь голодающим детям Никарагуа, не отправив им вовремя гуманитарную помощь. Смешно звучит, правда?

— Не знаю. Мне не смешно. Для меня эта женщина и есть сейчас все дети Никарагуа, вместе взятые. Я люблю ее.

— Да не смеши — люблю… Чего там любить? Видел я ее сегодня — трусливая, насквозь порочная голодная дрянь, и не более того. А ты просто раскис от жалости, плюхаешься в этом дерьме, как наивный школяр в достоевщине. Тоже мне, нашел себе Соню Мармеладову. Очнись, сын! Разве такая тебе баба нужна?

— Не твое дело. Я сам знаю, какая мне нужна. Это моя жизнь, моя баба, понятно?

— Не ори… — недовольно поморщился, отстранившись от него подальше, Командор. — И вообще, чего ты на меня так уж вызверился? Хорошо, пусть будет твоя баба… Пусть будет так. Потом, когда из достоевщины выползешь, самому смешно станет. Экий ты у меня… страдалец трепетный. Пойдем-ка лучше где-нибудь поужинаем, сынок! Может, в «Норму» махнем? У них устрицы всегда свежие. А еще там новенькую стриптизершу взяли, посмотришь и пальчики оближешь. Кипяток, а не девчонка!

— Нет. Ты меня, кажется, вообще не понял. Я… Я совсем ухожу. Я знать больше тебя не хочу. Жил без отца всю жизнь, и ничего. И нормально. И дальше проживу.

— Отказываешься, стало быть?

— Ага. Отказываюсь. Вот, ключи от всех материальных благ возвращаю. А увольняться завтра приду, сегодня уже не успею.

— Ты хорошо подумал, сынок? Допустим, отцовская любовь тебе действительно без надобности… А насчет материальных благ ты не поторопился в пылу праведного возмущения?

— Да я о них и раньше не особо думал. Не жил богато, не фиг и начинать. Руки целы, голова на месте — не пропаду. И Лесю в обиду не дам. Она не дрянь и не Соня Мармеладова, понял? Она женщина, которой ты, мой так называемый отец, жизнь сломал. Все равно я тебе этого простить бы никогда не смог. Так что…

— Ага. Она у тебя не Соня, она Святая Магдалина. Что ты заладил одно и то же, ей-богу? Ничьих жизней я не ломал. Она ж сама тогда за мной потащилась, как овца.

— Ага. И сама под глазок камеры легла. И сама кассету в телевизор вставила. Каприз у нее такой был — позору на свою голову поиметь немного. Да? А потом еще и жить с этим позором, носить его в себе камнем. Эх, да что с тобой говорить… Ты же чудовище, ты отморозок, ты про чужую душевную боль ничего не понимаешь…

— А у овцы бывает душевная боль? Это что-то новенькое. Этого я действительно не понимаю, ты прав. Я по другим законам живу. Если где-то есть овца, для нее обязательно волк природой приготовлен. А иначе гармония нарушается, сынок.

— Не называй меня сынком. И вообще, хватит разговоров. К чему они? Ты ж меня все равно не слышишь. Да если бы даже и услышал… Все равно. В общем… прощай. Ухожу я.

— Погоди…

— Да некогда мне годить. Дел по горло. Надо еще с Анькой разводиться, надо новую работу искать.

— В автослесари пойдешь? — тихо проговорил Командор, изо всех сил стараясь выпятить наружу остатки язвительной холодности. Из-за этого старания она и получилась довольно кислой, как серый февральский ветерок, изображающий из себя злобную крещенскую вьюгу.

Андрей ничего отцу не ответил. Резко развернувшись, решительно пошагал к двери. Казалось, будто он и дверь отцовского кабинета собирался открывать лбом, как упрямый и сильный бычок, идущий напролом препятствию. Да и то — негоже бычкам таких препятствий бояться. Каждому — свое. Кто-то в эту дверь хитростью ломится, а бычкам волчьи игры ни к чему. Им бы к земле да к овцам поближе пристроиться. Зеленая трава на лугу — она для всех трава. Не устрицы свежие, конечно, но тоже еда, между прочим.

— Постой! — уже в дверях ткнулся ему в спину грозный отцовский окрик, но Андрей так и не обернулся, и тем более не услышал брошенного ему вслед с раздражением: — Хотя бы ключи от машины забери, идиот.

Бросив на стол так и не востребованную связку ключей, Командор нервно сплел пальцы и вывернул ладони чуть вперед, так, что пальцы затрещали надрывно и незнакомо. Он даже вздрогнул от этого унылого звука — сроду такого неврастенического жеста за собой не замечал.

Нет, каков идиот, этот его сынок! Простота неблагодарная, тварь невоспитанная, лохомань подзаборная. Сволочь. Придурок. Имбецил. Шизофреник.

Сзади тихо скрипнула входная дверь, и Командор снова вздрогнул, обернулся радостно.

В дверях стояла красивая Наташа. Улыбалась в точно выдержанной и правильно обустроенной секретарской манере, ловила глазами его душевный настрой. Настроя тебе захотелось, значит? Что ж. Сейчас ты его получишь…

— Пошла вон отсюда, тварь продажная.

— Что? — опешила Наташа, моргнув длинными нарощенными ресницами.

— Пошла вон. Вон пошла! Проститутка. Чтоб я тебя не видел здесь больше. Никогда! Вон! Без выходного пособия. Тварь. Дешевка продажная. Подстилка рыночная.

За Наташей давно уже закрылась дверь, а он все никак не мог остановиться, до хрипоты изрыгая из себя ругательства. Потом, захлебнувшись, замолчал, будто вынырнул из горячей бездны, задышал часто, отер испарину со лба.

Нет, надо что-то с собой делать, так больше нельзя. Может, психоаналитика грамотного нанять? А может, сразу психиатра? Или геронтолога для борьбы с возрастным неврозом? Надо что-то делать, что-то срочно предпринимать. Бежать от тоски, от неожиданного и унизительного сыновнего «прощай». Да как он посмел, идиот? Отродье неблагодарное, свинопас нищий.

Верткий красный «Пежо» с готовностью притормозил около голосующего Андрея, гостеприимно распахнулась дверца.