Вера Колочкова - Любовь не помнит зла

А может, ничего и не надо делать. Прошлого все равно не изменишь, не поправишь, коррективы в него не внесешь. Нельзя проснувшееся раскаяние впихнуть в прошлое. Да и слова какие сопливые, противные — прощение, раскаяние… Что он, монах тибетский, чтобы себя наизнанку выворачивать? Тогда уж лучше живьем на Тибет податься, там, по крайней мере, луны такой нет…

— …Представляете, девочки, он даже на колготки мне деньги жилит, козел! Как будто мы этими копейками спасемся! Живу теперь, как лохушка какая…

Верка всхлипнула и опустила обратно подол юбки, посмотрела на Лесю с Риткой, ожидая сочувствия. Даже не ожидая, а требуя. Будто дыру на колготке ей сам кризис острыми зубами прогрыз.

— Ой, да подумаешь! — легкомысленно фыркнула Ритка, махнув рукой. — У меня, когда колготок целых не остается, я джинсы надеваю, и все дела. Кирюша вот говорит, что мне джинсы даже больше идут, чем юбки.

Она вздохнула со счастливым всхлипом, подмигнула Лесе заговорщицки. Та ей улыбнулась, покивала понимающе. Вообще, она с трудом узнавала в этой женщине прежнюю Ритку. В голосе, в движениях, в позе ее вовсю хозяйничала ленивая грация счастливой в любви женщины, и даже с неким перебором хозяйничала, будто стремилась взять реванш за годы скитаний по сомнительным виртуально-жениховским сайтам. И прическа у Ритки была другая, и макияж другой. И маникюра на руках не было.

— Да уж… Вам, девчонки, хорошо так рассуждать… — снова затянула свою жалобную песню Верка. — Вы с мужиком, который при деньгах, не жили, вам и сравнивать не с чем! А у меня такое чувство, будто я лечу, лечу куда-то вниз и вот-вот разобьюсь головой о камни. Будто конец моей жизни наступил. В кошельке пусто, даже на бензин денег нет. Представляете, я сюда на трамвае ехала.

— Да уж. Это большое горе, конечно. На трамвае проехаться, — коротко хохотнула Ритка, плавно поведя головой в ее сторону. — А нам с Леськой что кризис, что не кризис одинаково. Как на трамвае ездили, так ездить и будем. Зато на мужиков не за что злиться. Вот мой Кирюша говорит…

— Да надоела ты со своим Кирюшей! — капризно передернула плечами Верка. — Только и слышу — Кирюша да Кирюша…

— А если надоела, так и иди отсюда. Это моя квартира вообще-то, — вяло огрызнулась Ритка, пожав плечиками. — Ишь, прибежала, жалейте ее. А ты свою подружку жалела, когда она тут одна в безденежье пропадала? Приезжала к ней, красовалась нарядами.

— А отчего бы меня и не пожалеть? — обиженно проговорила Верка. — У меня жизнь, можно сказать, пропадает, под откос катится… Все было, и не стало ничего! Раньше, бывало, совсем денег не считала, а теперь даже на колготки нет. И мой придурок злится все время, говорит, еще хуже будет. Куда уж хуже-то? Вообще ни копейки не дает.

— А зато Леське Андрюха каждый день теперь деньги приносит. Да, Леська? — протянула Ритка, мстительно усмехаясь.

— Да? И где он их берет, интересно? — спросила Верка, стараясь придать голосу равнодушие. Хотя ничего у нее с равнодушием и не получилось, конечно. Заметна была в нем нотка обиды.

— А он халтурит теперь каждый вечер после работы. И мой Кирюша тоже халтурит. Сейчас народ новые машины не шибко идет покупать, все старые кинулись ремонтировать. Так что, Верка, кому теперь кризис, а кому мать родна. Извини, но так получилось.

— Лесь… А Лесь… — кое-как справившись с лицом и развернувшись всем корпусом к подруге, жалобно проныла Верка. — Может, ты мне тогда дашь взаймы немножко? Ну, хотя бы на самое необходимое, женское, святое?

— Да, конечно, Вер… Конечно, дам! Сколько тебе надо? — с готовностью откликнулась Леся и торопливо привстала со стула, собираясь тут же исполнить обещанное.

— Нет! Погоди, Леська! — хищно встряла меж ними Ритка, возложив руку на Лесино плечо и с силой усаживая ее обратно. Раздув ноздри и хищно прищурив глаза, высказала в лицо Верке: — А ты? Ты ей давала, когда она у тебя просила?

— Да ладно, Рит, чего ты, — попыталась вывернуться из-под ее руки Леся. — Раз надо человеку.

— Вот! Вот в этом ты вся и есть, размазня добрая. Про таких, как ты, и говорят, что добро должно быть с кулаками. Не давай ей ничего! Поняла?

— Слушай, Вер… А вот скажи мне, ты своего мужа любила? Ну, когда замуж за него выходила? — неожиданно тихо спросила Леся, грустно глядя на готовую вот-вот разреветься Верку.

Будто короткий нервный ветерок пробежал по Веркиному лицу, и она замолчала надолго, будто пыталась сосредоточиться на заданном трудном вопросе. И даже реветь передумала. Глядя куда-то прямо перед собой сухими глазами и едва заметно покачиваясь полным станом, произнесла тихо:

— А ведь ты права, Леська. Я поняла, о чем ты спрашиваешь. Да, любила. Любила, конечно… А потом и сама не поняла, как он вместо любимого мужчины для меня кошельком стал.

— Так ты сейчас вспомни, Верка! Вспомни, как любила. Представь, что ему сейчас намного хуже, чем тебе. Ты всего лишь жена, а он-то добытчик! Ты пойми, как ему тяжело. Вот и помоги ему любовью.

— Ну да… Я вспомню. Я обязательно должна вспомнить. А только денег ты мне все равно дай, ладно?

— Ага. Вот вам и вся любовь на этом кончилась, — ехидно расхохоталась Ритка, закинув назад голову. — Любовь любовью, а денег дай! Ой, не могу я, девки, умираю над вами обеими.

— А тебе-то чего умирать? Я ж не у тебя прошу, — вяло и грустно огрызнулась Верка.

— Ладно, девочки, не ссорьтесь. И так на душе тяжело, вы еще тут.

Леся вздохнула, поднялась из-за стола, подошла к кухонному окну. Потом еще раз вздохнула длинно, будто всхлипнула. Произнесла тихо:

— Как подумаю, что сегодня Ильку от меня Саша увезет… Кажется, все бы отдала, чтобы…

— Да не переживай ты так, Лесь, — тихо ей в спину откликнулась сочувствием Ритка. — Она же ему не чужая, она ж ему мать. Может, Илюхе и впрямь с ней лучше будет. Да и ей, сеструхе твоей, тоже материнство на пользу пойдет.

— Не знаю, Рит, не знаю. Сомневаюсь я. Прямо сердце тоской заходится. Как бы в аэропорту не разреветься.

— А сейчас он где?

— С Сашей в школу ушел. Документы забирать. Ты знаешь, мне кажется, не хочется ему ни в какую Америку лететь. Он такой убитый в последние дни. Я его спрашиваю, а он молчит. И Андрей тоже с ним пытался поговорить, он ему одно — береги Леську, береги Леську… Нет, не хочется ему ехать, чует мое сердце! Тут что-то другое…

— Да ну! Не сочиняй. Какому это пацану не захочется Америку посмотреть?

— Да. Наверное. И все же. Мы же столько пережили тут вместе. Да что я тебе буду рассказывать, ты и сама все видела. Ой, идут! Девочки, они идут… — повернулась к ним от окна и добавила испуганным шепотом: — По-моему, она опять его за что-то отчитывает. Он грустный такой идет, а она руками машет, сердится.