Анастасия Савицкая - Неприкосновенное сердце

— Это был достаточно редкий союз, наверное, — засмеялась Эмили. — У вас у обоих огромная сила воли, и ваши цели находились далеко друг от друга. Ты независима и настроена решать мировые вопросы, в то время как Адама куда больше интересуют проблемы насущные. Впрочем, несмотря на это, вас объединяла любовь, — Эмили обернулась и посмотрела на меня, подмигнув. — И судя по всему, отличная сексуальная совместимость.

Донна смотрела на меня пустым взглядом, и это убивало. Я расстегнул пиджак и думал, что должен сделать, чтобы она захотела вспомнить. Чувство ожидания, оно отвратительно. Ты ждешь кого-то или что-то, что по твоему мнению должно произойти. Но в конце концов, наверное, в этом нет смысла. Искать новые пути и возможности трудно. Но какой смысл надеяться, если можно придумать другой план. Как всегда говорит мой отец: «Ждать — это удел ленивых».

— Почему я любила тебя? — спросила меня Донна, и я подошел к ней, садясь рядом.

— Просто я идеальный образец мужчины, — поцеловал ее ладонь. — И ты слишком моя.

— Мне пора, — прервала меня Эмили. — Я приду вечером, милая, — поцеловала она Донну в лоб. — Люблю тебя.

— Давно пора тебе уйти, — не отводил я глаз от моей женщины.

— Я почти уходила, но запнулась об тебя, — ответила Эмили, и через мгновение дверь в палату открылась и закрылась.

— Нет, правда, — нахмурилась Донна, забирая свою руку. — Почему я любила тебя, но не захотела вспомнить?

С настоящей потерей сталкиваешься только тогда, когда теряешь кого-то, кого любишь больше всего на свете. Мы никому ничем не обязаны с самого рождения. За исключением себя. Это факт. Его невозможно оспорить. Но дело в том, что мы хотим быть обязаны. Мы ожидаем лишь того, кому захотим быть верными и перед кем сможем быть слабыми. Кто мы? Кто такие мы с Донной? Не знаю, что я могу сделать для нее, ведь я никогда не был рядом, когда был нужен этой женщине.

— Не знаю на самом деле, — вздохнул я. — Просто мы встретились, хоть и были из разных миров. И мы так не понимали сначала друг друга, но все меняется. Жизнь меняется, и в один момент мы начали обсуждать все. Мы говорили о высоком искусстве и политике. Истории и книгах. О лазанье и хорошей школе для Оливии.

— Не говори мне сейчас об этом, — прервала меня Донна. — Я не помню своего ребенка, и мне интересно, почему я лежу тут, раз ты так любил меня?

— Все изменилось, когда я начал узнавать твое прошлое, которое ты мне рассказала, — поднялся я с места. — Сначала ты не сказала об Оливии, хотя мы уже были вместе. И малышка, когда я увидел ее впервые, выглядела такой маленькой и невинной. Она была совсем не испорченной жизнью и такой похожей на тебя. Я хотел поладить с ней, и в конце концов, у меня вышло. Все твое внимание было сосредоточено на ней, и это было так эгоистично, что я ревновал тебя к твоему же ребенку.

— Меня это не беспокоило?

— Беспокоило, — усмехнулся я. — Но ты никогда не подавала виду.

— Я не помню тебя, Адам, — взяла она стакан воды с тумбы, делая глоток. — И я ничего к тебе не чувствую.

Мою грудь сдавило, и во мне бушевали такие эмоции, из-за которых я не мог даже вздохнуть. Я быстрыми шагами приблизился к Донне и обнял ее, легко прижимая к себе, чтобы не сделать больно. Мое сердце стучало так быстро, и я боялся, что оно выпрыгнет, если я просто не обниму ее.

— Адам, — оттолкнула меня Донна, и я еще сильнее прижал ее к себе. — Адам, не надо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — выругался я, отходя от нее. — Что? Я в отчаянии.

— Я хочу, чтобы ты ушел и дал мне возможность отдохнуть. Я только третий день в больнице, и у меня до сих пор швы, помнишь?

— Можно, я приду вечером или завтра? Пожалуйста?

— Не надо, — отрицательно покачала она головой.

— Как мне связаться с тобой?

— Лучше не связывайся.

Мы шли через улицу, направляясь к Прайсонам, после того, как я забрал Оливию со школы. Перед этим заехали в детский магазин и купили все, что Оливия хотела, в том числе и одежду. Я не хотел, чтобы она возвращалась в ту квартиру. Никогда. Что, если Донна не вспомнит? Никогда? Если она не вспомнит чувств, которые у нас были. Тогда, я должен заслужить их заново. Ведь я знаю женщин. Они начинают свою любовь со списка требований и галочек рядом с выполненными нами заданиями. Да, мужчина должен иметь определенные качества, наверное, как и женщина. Но, я не знаю, какая на самом деле должна быть идеальная женщина, и Донна точно не должна быть идеальной. И уж точно мне не нужно, чтобы она была лучше всех или пыталась ею быть. Донна — просто женщина, которую хочется любить.

— Эмили, нам нужно ей рассказать об Оливии все. Рассказать о нас, и ...

— Нет, — перебила она меня, смотря на меня со злостью. — Если ты не хочешь сейчас смотреть за Оливией, это буду делать я, но не смей ей ничего говорить.

— Кто она тогда?

— Она та, которую она бы хотела, чтобы ты узнал. Она еще без шрамов и без постоянного чувства вины перед самой жизнью. Если ты понравишься той Донне, которую знала я, значит, мы расскажем ей.

— Но ты не можешь выбирать за нее.

— Нет, Адам, — повысила она голос, хватая меня за рубашку. — Но и ты не можешь. Ты не знаешь, сколько боли она пережила, постоянно чувствуя ее. Она плакала, а потом, чтобы не помнить всего, пила. Очень много пила, и закрылась. Она отдала свою дочь. Ты хоть представляешь, что она пережила? — плакала Эмили, и я обнял ее, подвинув к себе. — Дай ей столько, сколько хочет ее мозг. Дай ей немного пожить, — сорвался ее голос. — Пожалуйста, дай ей пожить.

Я так и сделал. Я занимался нашим ребенком и обустраивал новый дом. Оливия посещала занятия, и я научил ее ездить верхом. Она не спрашивала о Донне всю неделю, и спустя это время я не выдержал и приехал в больницу. Я ждал в коридоре, пока в палате были ее подруги. Оливия была с Максом, который теперь был нашей правой рукой. Они с Эмили так похожи. Эмили защищает всех, а Макс защищает ее, однажды предупредив меня, что если я попытаюсь сделать ей больно, то он будет мстить. Я понимаю, что он не сможет ничего сделать, но в любом случае я качнул головой после того, как молча выслушал его тираду.

Дверь в палату открылась, и оттуда вышла Эбби, говоря с кем-то по телефону. Она стрельнула в меня злым взглядом, и мне это не нравилось. Да, в том, что случилось, была часть моей вины, но полностью виноватым делала меня только Эбби. Я теперь видел всю злость и ненависть в ее проявлении, понимая почему те, кто знал Эбби, не злили ее. Девушка закончила разговор и повернулась ко мне.

— Итак, — стала она напротив меня. — Если ты расскажешь ей о том, что она отдала Оливию, я сама перережу тебе глотку.

— Слушай, в этом есть моя вина, но я не понимаю, почему ты считаешь, что я виноват во всем, — нахмурился я, смотря на нее.