Анастасия Савицкая - Неприкосновенное сердце

— Ты помнишь один из ваших разговоров с Донной? — теперь смотрела она на меня с разочарованием. — Когда Донна просила тебя оставить эту работу, а ты ответил, что любишь то, чем занимаешься?

— Она спросила, люблю ли я работу больше, чем ее.

— Нет, — села Эбби рядом со мной. — Еще она спросила о семье, друзьях и дочери, — и я начал вспоминать, чувствуя ненависть к себе. — Ты вспомнил?

— Да, — сказал я тихо. — Я ответил Донне, что Оливия не моя дочь. И также сказал, что и не ее, ведь Оливия даже не знает, что Донна родила ее. Откуда ты это знаешь?

— Я сидела в другой комнате и делала музыку громче, чтобы твои слова не услышала Оливия, — поднялась Эбби с места. — Уже тогда я ненавидела тебя.

— Когда я попытался подойти к ней, чтобы успокоить, она взяла нож и порезала им кожу на ладони, говоря, что, если я сделаю хотя бы шаг, она порежет себя еще.

— Я никогда тебя не прощу за ее боль. Ты вел себя очень часто как кусок дерьма, а она все равно, глупая, продолжала тебя любить.

— Ты считаешь, что она не должна была любить меня?

— Я бы никогда не любила.

Они не хотели меня видеть. Донна не хотела меня видеть, и я, просидев еще часа три возле палаты, ушел домой. Оливия делала уроки, и как только я открыл дверь квартиры, она выбежала в коридор и сильно обняла меня за шею.

— Привет, малышка, — улыбнулся я. — Как ты?

— Я делала чай, — ответила она. — Донна... — запнулась Оливия. — Мама, она научила готовить меня сладкий чай.

— Хочешь поговорить об этом? — взял я ее на руки, направляясь в кухню. — Я могу выслушать тебя, если тебе это нужно.

— Я просто сначала была обижена, — посадил я ее на барную стойку, открывая холодильник. — А потом начала злиться. Как она могла бросить меня, а потом еще и врать?

— Она думала, что защищает тебя, Лив, — начал нарезать я овощи для салата. — Но Донне всегда любовь давалась тяжелее, чем остальным. И она любит тебя. Твоя мать была уверена, что защищает тебя, и такая уж она есть.

— Но ты любишь ее.

— Больше всего на свете. А теперь, маленькая леди, — улыбнулся я ей. — Дай мне попробовать свой чай.

Оливия прыгнула на стул, а затем на пол, направляясь к холодильнику. Она наполнила стакан чаем из пластикового кувшина и дала мне попробовать.

— Давай, пробуй, — сказала она, передавая мне стакан с волнением во взгляде.

Это было вкусно, но мне было недостаточно сахара. Донна так же всегда не добавляла достаточно сахара. Но даже если был этот чай на вкус был бы как дерьмо, я не сказал бы об этом моей девочке. Она смотрела на меня с таким волнением, и я так давно не видел этого взгляда. И пусть я был эгоистом, но мне нужно было просто смотреть в эти любимые глаза. Я выпил весь стакан так быстро, словно это было самое вкусное, что я когда-либо заглатывал. Я поставил стакан на столешницу и улыбнулся во весь рот.

— Ты потрясающая, девочка, — поднял я ее на руки, закружив. — И ты сделала лучший чай, который я когда-либо пробовал.

— Спасибо, — поцеловала она меня в щеку. — Почему у тебя нет штор?

— Мне нравятся стеклянные двери, окна до пола, через которые можно смотреть на террасу, и отсутствие штор.

— Отпусти меня, — сказала Оливия. — Я хочу увидеть Донну.

— Милая, — присел я перед ней. — Твоя мама сейчас переживает трудные времена, и она...

— Она не хочет меня видеть?

— Нет, милая, — притянул я ее в свои объятья. — Она любит и хочет видеть тебя. Просто она плохо себя чувствует и не хочет, чтобы ты такой ее видела.

Боже, как я ненавидел вранье. Особенно врать моей девочке. Она смотрела на меня с таким доверием, и мне было плевать, кто был ее биологическим отцом. Она была моей, и теперь Оливия всегда будет лишь моей дочерью. Я оставлю эту работу, если Донна скажет мне об этом, и посвящу свою жизнь лишь им двоим.

Я сделал салат, фри и поджарил курятину с ананасами. Мы поужинали, и я рассказывал ей о моментах из своего детства и своей семье. Она улыбалась, но улыбка была натянутой, и я решил, что пора ей пойти спать. Я читал ей Хемингуэя, и вскоре, когда Оливия уснула, я поцеловал ее в лоб и закрыл дверь в спальню.

Мне всегда нравился запах свежего воздуха и ночи. Я вышел на террасу и прикурил сигарету, делая первую затяжку. Не было людей, и умиротворяющая тишина дарила мне наслаждение.

«У всех мужчин один недостаток — они не умеют гордиться своей женщиной». Тиль Швайгер.

Моя необходимость обезопасить Донну и защитить ее переросла на новый уровень. Она теперь была не просто матерью ребенка, которого я любил, она была женщиной, без которой моя жизнь не имела смысла. Она была моей. Я не хотел, чтобы она просыпалась без меня. Если есть хоть один гребаный шанс, что она снова полюбит меня, то я в лепешку расшибусь, но воспользуюсь им. Я одержим этой женщиной. До нее я никогда никем не был одержим. И после нескольких лет борьбы с собой раньше, я просто сдался и позволил себе чувствовать, и погиб. При первом взгляде на нее, чувствовал, что она сжимала мое сердце в своих ладонях, и я был этому рад.

«Вселенная постоянно вынуждает тебя что-то отпускать. Даже если ты не пожелаешь отпустить что-то, чему пора уходить, у тебя это все равно отнимут. И порой очень грубо. Научись отпускать то, что уже и так ушло». Чак Хиллиг.

С утра меня вызвали на новое дело, и я, откровенно говоря, был этому рад. Когда я приехал, увидел во дворе несколько полицейских, скорую и машину моего бывшего напарника. Журналистов держала местная полиция, и меня пропустили, когда я показал им значок.

— Что случилось? — спросил я у одного из них.

— Похищение ребенка. Это уже пятый ребенок подряд.

Я последовал дальше, и когда оказался в гостиной, увидел женщину и мужчину сидящих на диване, которые рассказывали что-то полиции.

— Вас нужно перевести в безопасное место, — сказал я, смотря на женщину.

— Я не уеду, — закричала она.

— Вы с ума сошли? В городе психопат, который оставляет за собой дурацкие записки и отсутствие детей, а вы решили остаться дома?

— Она моя дочь, детектив!

— Я не детектив, — повернулся я к камину, остановив свой взгляд.

Я смотрел на фотографию девочки, и видел мою малышку. И теперь она совсем одна. Ее мать ее не помнит. Женщина, которую я люблю, меня не помнит. Донна просто отказалась от настоящего. Она отказалась от прошлого, считая это ненужным. Отказалась от любви, дочери, знакомств, любимых туфель и даже планов на жизнь.

— У меня такого же возраста дочь, — сказал я тихо, когда все покинули комнату.

— У тебя есть дочь? — спросил мой бывший напарник, записывая что-то в своем блокноте.

— Есть, — посмотрел на него со злостью. — И я сделаю все, чтобы спасти эту девочку.

— Верно, тебе ведь нужно совершенствоваться, Адам.

— Я твое лицо сейчас своим кулаком усовершенствую.