Наталья Ермаковец - Отражение в глазах

Таня не шевелилась, словно любым движением могла помешать волне откровенности. А Княжев оперся обеими руками на колени и сцепил пальцы в замок. Смотрел он прямо перед собой.

— Еще летом я убеждал себя, что это глупости, что жить нужно без идеализации партнера. Так даже лучше. Но не смог. И с Элей мы расстались, ты это знаешь. М-да… Но все это я рассказываю тебе еще вот по какой причине. Несмотря на все трения и шероховатости, мы с Элей все равно часть семьи. Она же является и совладельцем «Центринвеста». И может прийти ко мне. В любой момент. Со своей проблемой или даже просто так, без повода. — Егор перевел глаза на лицо Тани. — Мы с ней остались друзьями, очень близкими. Но только друзьями. В этих словах нет двойного дна. Они значат лишь то, что значат. И ты должна мне верить.

Повисла пауза. Таня лихорадочно облизала губы.

— Ты ждешь от меня какого-нибудь ответа?

— Да. Того, что ты все правильно поняла.

— Хорошо. Надеюсь, я все поняла верно. А ты, ты сам себя понимаешь? — вопрос вылетел раньше, чем она успела его обдумать.

— Полагаю, да. Я не знаю, что будет впереди, но пока мне комфортно с тобой. Согласен, иногда не подозреваешь, чего от тебя ждать: очередной колкости, взрыва или улыбки. Но ты настоящая, и это главное. Неживых людей мне с лихвой хватает в бизнесе. Так что поживем — увидим.

— Вряд ли я ошибусь, если предположу, что твоя мама совсем не рада вашему с Элей разрыву…

Таня нашла торчащую из рукава кофты ниточку и рассеянно мусолила ее пальцами.

— У нас с маман редчайшее свойство — полное несовпадение взглядов на жизнь. Знак качества, отмеченный не одним годом. — Егор лениво следил за механическими движениями Тани сквозь полуопущенные веки. — Но решения относительно себя я принимаю сам, без оглядки на стенания родственников.

— А как же твое «Я не революционер»? — Таня не могла не заметить явного противоречия.

— Все так, но опыт общения с Элей не прошел даром. Теперь малейшие сторонние посягательства повлиять на мою личную жизнь я пресекаю в корне. И в этом смысле меня можно назвать монархистом. Отношения должны определять только те двое, кто в них участвует.

Ниточка оторвалась. Егор потянул Таню к себе, и она ухом прижалась к рубашке. Так можно и полюбить запах ментола… Казалось, стук сердца Княжева заполнил всю комнату и мешал слушать его же слова.

— Так хорошо, что ты сегодня рядом… А представляешь, если бы так было каждый день… Большой уютный дом, обволакивающее тепло камина, мы устроились на диване, а вокруг бегают дети…

— Какие дети? — Таня приподняла голову, чтобы убедиться, что ослышалась.

— Наши. Я всегда мечтал о сыне. И о девочках. Двух…

Голос Егора стал немного неразборчивым, а Таня почувствовала, как ее сердце ухнуло куда-то вниз и на его месте образовалась пустота.

Во рту разлилась неприятная горечь, а перед глазами начали плясать яркие мушки. Их мельтешение ускорялось, и они сливались в крупные точки, из которых выросли детские лица. Одуряюще накатывала боль. «Не надо, только не сейчас», — мысленно молила Таня. Она закрыла глаза и постаралась переступить через волну паники, но стало лишь хуже. «Надо сказать ему, прямо сейчас, пока еще не поздно, — лихорадочно застучала в мозгу мысль. — Будь с ним честна, он не заслужил обмана. Пока вы не увлеклись друг другом еще сильнее, скажи ему!»

Таня широко распахнула глаза и ухватилась взглядом за подхват на шторе в виде кисти. Так, смотри только туда. А теперь попробуй размотать его, нитку за ниткой, медленно и сосредоточенно. Не спеши. Просто распускай кисть. Важно укладывать витки на пол ровно, чуть по спирали. Вот так. Хорошо… Скоро размотанные нити достанут до подоконника. Тогда можно будет и отдохнуть.

Мелькающие блестки потускнели, и Таня окончательно поняла, что приступ так и не начался. Она откашлялась и все равно просипела:

— Егор, у меня не может быть детей. Никогда.

На пару секунд Таня замерла в ожидании реакции, а потом извернулась и не поверила своим глазам: Княжев спал, откинув голову на диванную подушку. Черт!

Таня с легким стоном уронила голову на руки. В душе поднимался страх, что в следующий раз, когда надо будет произнести эти ужасные слова — без сомнения, это произойдет скоро, — у нее попросту может не хватить смелости. Или выдержки, чтобы не впасть в истерику, за последнее время они и так участились.

Егор спал. Как же хочется дотронуться до его щеки! Пусть слегка. Лишь бы пальцы перестало колоть холодными иголочками. Он проснется — и страшные слова выскользнут изо рта и перестанут жечь ее изнутри. Но он же только что провалился в сон. Тяжелый, пустой, но спасительный. От такого ум проясняется через пару часов, а тени под глазами блекнут. Только даст ли она ему эти несколько часов? Или будет думать только о себе?

Таня потерла веки, поежилась и поискала глазами хоть какой-то плед или покрывало. Ничего. Тогда она аккуратно высвободилась из объятий Егора и на цыпочках пошла по широкому коридору, который уперся в массивную темную дверь. Ручка после нажатия чуть слышно щелкнула. Таня пошлепала ладонью по стене где-то на уровне своей макушки, потом поняла ошибку и опустила руку ниже. Вот он, выключатель. Так и есть: перед ней спальня.

Егор остался и здесь верен своему лаконичному принципу «Ничего лишнего». На кровати с легкостью могли поместиться два, даже три человека достаточно внушительного роста и комплекции. Вероятно, для высокого человека, как Княжев, это удобно, особенно если хочется без сил просто свалиться и забыться сном. Лежи хоть по диагонали, хоть по вертикали, хоть в форме звезды. Хотя сама Таня любила коленками упираться в стенку или спинку дивана и так чувствовать опору и как бы чье-то присутствие.

У изголовья расположились незамысловатые бра с абажурами, напоминающими пергамент, и эти светильники были единственным украшением стен. На прикроватных тумбочках ничего не лежало, но из одного ящика торчал край зажатого бумажного листа. На окнах — плотные гардины серого цвета с нежным фисташковым отливом, без портьер: наверное, окно выходило не на солнечную сторону. Справа от двери проход в гардеробную с приглушенно горящей подсветкой.

Одним решительным движением Таня сдвинула в сторону гладкое покрывало, свисающее до самого пола, и потащила на себя одеяло. Как же все-таки здорово, что бабушкины неподъемные перины больше не в моде, иначе бы ее намерение осталось только намерением! Одеяло не поместилось целиком в руках и тянулось за Таней живописным шлейфом, из-за чего она была вынуждена постоянно оглядываться назад и ступать мелкими выверенными шажками.

Голова Егора была все так же неудобно заброшена назад. Лицо прояснилось, но оставалось еще очень сосредоточенным. Таня накрыла Княжева самым краем одеяла и раздумывала, как освободить пол от остальной части. Внезапно Княжев еле слышно застонал, и его брови сошлись к переносице. Образовавшаяся глубокая морщинка поразительно не шла ко всему облику Егора, она делала его совсем другим человеком. И Таня, глупо испугавшись этой перемены, схватила сумку и выскользнула в коридор.