Марина Снежная - Игра с огнем

– Мы попробуем снова… – послышался его усталый голос. – Я пытался бороться, но это наваждение сильнее меня.

– Демьян!

Я бросилась к нему, уткнулась лицом в его грудь и зарыдала. И откуда только взялись слезы? Мне казалось, я выплакала их все прошлой ночью. Он изо всех сил прижал меня к себе, стал покрывать поцелуями мои волосы. Затем приник к губам, щекам, осушая мои слезы. Его поцелуи были голодными, жадными, словно он никак не мог насытиться мной. Пальцы забрались под футболку, сжали грудь. Он перевернул меня на спину и запрокинул мне руки над головой, быстро стянул футболку. Губы сомкнулись на груди, с мучительной страстью терзая и доводя до исступления. Затем он стянул с меня юбку и приник к бедрам, лаская через трусики. Как же я соскучилась по нему! По лицу продолжали катиться слезы, на этот раз счастливые. Я уже простила ему всю эту жуткую неделю. Главное, что он снова со мной… Он снова мой.

Мои пальцы потянулись к нему, тоже желая коснуться до боли любимого тела. Я толкнула Демьяна, переворачивая на спину, оказалась сверху. Покрывала жадными поцелуями его грудь и живот, скользила вниз. Мои губы сомкнулись на его члене, вбирая и смакуя его. Он застонал, впиваясь ногтями в мои ягодицы. Когда он уже был на пределе, отстранилась и посмотрела призывным долгим взглядом. Словно обезумев, он рванул трусики, вспарывая пальцами кружевную ткань. Я направила его член в себя, нанизалась на него, задвигалась, стараясь вобрать в себя как можно глубже. Наши движения стали синхронными, весь остальной мир перестал существовать. Я первая достигла оргазма и еще парила на грани между миром наслаждения и реальностью, когда он присоединился ко мне там. Потом я долго не хотела отпускать его, лежала на нем и чувствовала в себе.

Наконец-то у нас все снова нормально…

О том, что до нормальности было далеко, я узнала только днем, когда мы вместе вышли из квартиры. Я собиралась поехать к тете, а Демьян по делам. Вместо знакомой физиономии Сани я увидела сурового бритого мужика с зубочисткой в зубах.

– Кто это? – недоуменно спросила я.

– Твой новый водитель.

– А Саня?

– Забудь о нем.

Что-то в голосе Демьяна заставило меня вздрогнуть. Я боялась поверить вспыхнувшей догадке. Во взгляде Демьяна горели странные огоньки. Безумные, дикие. Отступив от машины, я потянула его за собой. Прерывающимся от ужаса голосом спросила:

– Ты ведь не… Саня живой?

Демьян молчал. Замотав головой, я бросилась обратно к зданию. Как бы я ни относилась к парню за его предательство, я не желала ему смерти. Понимала, что он предан Демьяну, как собака. Он бы умер за хозяина. Как тот мог так поступить? За что?

Демьян нагнал меня и схватил за локоть. Прижав губы к самому моему уху, выдохнул:

– Он знал правду о тебе… Я не хотел, чтобы он кому-то разболтал. Не будь дурой. Кто он тебе?

– Никто… Но он же… он тебе ничего не сделал.

– Он видел тебя шлюхой. Жалкой, оттраханной, со следами крови и спермы. Когда я смотрел на него, перед моими глазами вставала эта картина. Десяток ублюдков, трахающих тебя во все дыры. И эта жалость в его глазах… Жалость из-за того, что я сделал тебя своей женщиной… Никому не позволю жалеть меня!

Он и правда безумен. Я не знала, что делать. Боялась, что если скажу хоть слово, он мне просто свернет шею. Осторожно кивнула, давая понять, что согласна с его выбором. Демьян тут же расслабился и отпустил меня.

– Он стоял между нами, понимаешь?

Я опять кивнула, боясь даже моргнуть.

Только приехав к тете Свете, я дала волю слезам. На этот раз она была дома, ждала меня. Увидев в таком жутком состоянии, по-настоящему испугалась.

– Клавочка, деточка, что с тобой?

Она усадила меня на диван, обнимала и позволяла плакать на своем плече. Я судорожно цеплялась за нее, но на все расспросы не могла сказать ничего вразумительного. Я не имею права грузить тетю таким. Сама связалась с Демьяном и должна нести свой крест. К тому же если бы рассказала, с него бы сталось устранить и мою бедную, ни в чем неповинную тетку.

Потом, когда я немного успокоилась, мы пили чай. Я придумала легенду, что поссорилась с Демьяном и переживаю именно из-за этого. Тетя утешала, и мне становилось легче от одного ее голоса. Но я понимала, что все никогда уже не будет прежним. Меня угораздило влюбиться в опасного человека. Для него убить так же легко, как таракана прихлопнуть. Только сейчас осознала, в какой опасности была все это время. Если бы не его патологическая привязанность, меня бы уже не было в живых. Труп выловили бы где-то в реке или и вовсе не нашли. Наверное, только теперь эта моя безумная любовь дала трещину. К ней теперь примешивался страх, отрезвляющий и вопящий об опасности. Бежать. Нужно бежать от этих отношений. Вот только куда? Он не позволит мне уйти. Ему проще убить меня, чем отпустить.

Раньше я никогда не понимала до конца, что значит оказаться в «золотой клетке». Вернее, не находила в этом ничего плохого. С чего ныть всяким глупеньким дурочкам, которым не нужно ни работать, ни заниматься домашним хозяйством? Они просто живут в свое удовольствие, тратят деньги мужа. Некоторые даже детьми не занимаются – для этого есть няни и гувернантки. Казалось бы, живи и радуйся. Ходи по дорогим бутикам и салонам, поддерживай красоту и считай, что приобрела счастливый лотерейный билет.

Не тут-то было. С каждым днем мне все сильнее хотелось выть. От бессилия, собственной никчемности и невозможности ничего изменить. Первые несколько месяцев старалась находить плюсы в своем положении. Записалась на курсы танцев, кулинарии, посещала фитнес-центр и бассейн. Мы с Демьяном часто ходили на светские тусовки, так что даже в плане развлечений все было в порядке.

Плохо одно – он старался во всем и полностью меня контролировать. Куда бы я ни пошла, за мной неотступно следовал кто-то из его людей. Когда я заикнулась о том, что хотела бы найти работу, он безапелляционным тоном сказал, что этого не будет. А тот страх, который теперь стал главным чувством, что я к нему испытывала, помешал возразить.

Я понимала, насколько неустойчива его психика. Об этом говорили постоянные перемены в настроении, агрессия, безумный взгляд. Даже те картины, которые он рисовал в последнее время, внушали тревогу. Ему становилось все хуже. Я не понимала, чем это вызвано. Может, тем, что в его жизни появилась я. От этого становилось только больнее, но я ничего не могла поделать. Во всех его работах главным была жестокость. Искаженные болью и страхом лица, кровь, расчлененные тела, безумие. И в каждой картине присутствовала я. То в отдаленной перспективе зеленые глаза, то надменно улыбающиеся губы, то просто смутный силуэт черноволосой женщины, всем видом демонстрирующей вызов.