Кэтрин Уэбб - Полузабытая песня любви

– Так ты решила, я просто смоюсь со всеми сведениями, которые здесь откопал? И что, по-твоему, я стал бы с ними делать?

– Не знаю, – пожала плечами Ханна. – Написал бы книгу. Рассказал всем потрясающую историю. Произвел фурор.

– Ничего себе. Да ты и вправду не слишком доверяешь людям, тебе не кажется?

Он улыбнулся и поднял руку, намереваясь погладить Ханну по щеке, но она ее раздраженно отстранила:

– Нечего играть со мной, Зак. Мне нужно знать… нужно знать, что ты собираешься делать.

– Я не собираюсь ничего делать, – объявил он.

– Совсем ничего? – недоверчиво переспросила она, тряхнула головой и снова занялась чаем. – Тогда куда же ты ездил?

– Навещал бабушку.

– Ого! Так приспичило?

– Да. Мне требовалось наконец узнать, было у бабушки что-нибудь с Обри или нет. Являюсь я на самом деле его внуком, или это всего лишь выдумка.

Ханна помолчала, сделала глубокий вдох и произнесла ледяным тоном:

– Потому что если ты действительно его внук, то картины принадлежат тебе?

Зак моргнул:

– Я об этом даже не думал. Но вообще-то, в этом случае дело обстояло бы именно так, ты не находишь?

– Да уж, – проговорила она язвительно.

– Ханна, брось. Клянусь, я ездил совсем не из-за этого. Дело в том, что будь я внуком Обри, то мы с тобой оказались бы родственниками. Я был бы твоим троюродным братом или кем-то в этом роде.

– Двоюродным дядей.

– Кем?

– Если бы ты являлся внуком Обри, то мы оказались бы двоюродными дядей и племянницей. Но только наполовину, потому что Делфина и твой дед приходились бы друг другу не родными братом и сестрой, а единокровными, то есть имеющими общего отца и разных матерей.

– Двоюродные дядя и племянница, да еще наполовину? Ты это уже высчитала? – улыбнулся Зак, и щеки у Ханны слегка порозовели.

– Еще давно, – созналась она. – Когда мы с тобой в первый раз переспали. Ты уже тогда рассказал мне о вашей семейной легенде. Итак, каков вердикт? Придется ли нам стать родственниками, которым полагается лишь целоваться? И являешься ли ты наследником Обри?

– Нет, – произнес Зак, продолжая улыбаться. – Вовсе нет. Мой дед на самом деле приходится мне дедом. Бабушка позволяла нам все эти годы думать иначе из-за того… из-за того, что вышла за человека, которого не любила, и ей хотелось, чтобы ее выдумка оказалась правдой. Я так думаю.

Ханна перестала заниматься чаем и опустила голову, закрыв при этом глаза.

– Это хорошо, – сказала она наконец. Зак бросил на нее вопрошающий взгляд. – Если бы тебе вздумалось заявить о своих правах на наследство… на эти картины… все сильно бы осложнилось.

– Нет. Это твои картины. Твое наследство.

– Мое, и я могу делать с ним, что захочу.

– Да.

– А если я хочу, чтобы они оставались у Мици? – спросила Ханна.

– Тогда так тому и быть, – сказал Зак.

Ханна опешила:

– Ты хочешь сказать, что согласен с этим? И не возражаешь? И станешь хранить тайну?

– Я только что пообещал это Димити. И намереваюсь сдержать слово.

– Ладно, – сказала она и опять отвернулась.

Ханна коснулась ручки чайника, словно намереваясь снять его с плиты, но потом вспомнила, что он еще не вскипел, и замолчала, ничего более не добавив.

Зак взял Ханну за плечи и осторожно повернул лицом к себе. В ее глазах стояли слезы, и она сердито пыталась проморгаться, чтобы избавиться от них.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего. Все в порядке. Я просто думала… Я думала…

– Ты думала, что тебя ждет очередное сражение. Со мной, – докончил за нее Зак.

Ханна кивнула:

– Это были… непростые для меня несколько месяцев. Понимаешь? – Она смачно высморкалась в обрывок газетной бумаги, оставив след от печатной краски на верхней губе.

– Я только хочу тебе помочь, – нежно сказал Зак. – Ты могла бы это понять.

Они вместе разлили чай по чашкам, и, когда уже пили его, Ханна ненадолго вышла из кухни. Вернулась она с небольшим конвертом в руке.

– Что это? – спросил Зак, когда Ханна передала ему письмо, а сама села напротив.

– Открой. – Зак нахмурился, глядя на конверт. Адрес был написан мудреным почерком, сплошные завитки и кудряшки. Разобрать его оказалось непросто. Предназначалось оно Делфине Обри. Зак взглянул на Ханну. – Я нашла его в вещах бабушки, когда она умерла. Оно там лежало одно. То есть это единственное письмо, полученное от Селесты. Бабушка хранила его всю жизнь. Я подумала, оно может… тебя заинтересовать, – предположила Ханна.

– Ох, боже мой, – пробормотал Зак, благоговейно проводя пальцем по имени адресата. Делфина…

Внезапно Ханна поднялась со стула:

– Пойду поплаваю. Мне надо… прочистить мозги. Приходи, когда прочитаешь.

Зак рассеянно кивнул, открыл конверт, достал письмо и принялся читать.

Делфина, chérie [108] Милая (фр.). , доченька. Я по тебе очень скучаю. Надеюсь, ты не скучаешь по мне так же сильно, но надеяться на такое бессмысленно. Ты всегда была любящей и преданной дочерью, хорошей девочкой и доброй сестрой для Элоди. Господи, даже когда я пишу ее имя, оно для меня как острый нож. Бедная Делфина, откуда тебе знать, какие страдания мне приходится переносить? Тебе, конечно, было больно расстаться с сестрой, но терять собственное дитя – это такая мука, которую невозможно вынести. Твой отец присмотрит за тобой, я знаю. Его сердце как облачко на голубом летнем небе. Оно плывет, куда его несет ветер, играя в пятнашки с солнцем. В каком-то смысле Чарльз непостоянен. Но любовь к своему ребенку кроется не в сердце, а в душе, в каждой клеточке тела. С тобой он не сможет вести себя непостоянно. Ты его часть, такая же, как часть меня самой. И Элоди тоже была частью нас, и с тех пор, как ее не стало, я чувствую: часть меня умерла вместе с ней. Я утратила целостность и больше не обрету ее никогда. Я словно перестала быть матерью, превратившись в маленькую девочку. И я не знаю, как жить дальше. Сейчас я с твоей grandmàre, и она обо мне заботится.

Когда я села писать это письмо, то думала, что приглашу тебя приехать после войны. Если ты захочешь. Но мысль о нашей будущей встрече наполняет меня страхом. Ужасным, жутким страхом. Когда я думаю о том, как увижу тебя, мне сразу приходит в голову мысль, что рядом с тобой не будет Элоди. Вместо нее навсегда останется пустота. Она омрачит и твою, и мою жизнь. Я понимаю, это жестоко, незаслуженно и несправедливо и так не должно быть. Но все равно я чувствую страх, которого не могу вынести. Поэтому я все-таки скажу: не приезжай. Пожалуйста, не делай этого. И не говори отцу, где я. Конечно, любовь к нему останется во мне навсегда, но я каждый день пытаюсь вырвать ее из сердца. Нет ничего хорошего в том, чтобы любить такого человека, как Чарльз. Ну и, разумеется, видеть в нем Элоди. Я постоянно ее вижу. Вижу везде, даже в глазах моего отца, которые бедняжка унаследовала от него. Как могло так случиться, что она мертва? Теперь для меня ничто не имеет смысла.