Даниэла Стил - Прекрасная незнакомка

— Вы часто путешествуете?

— Время от времени. Всего по нескольку дней. — Она опустила взгляд на свои пальцы, уставилась в золотой перстень с крупным бриллиантом на левой руке.

— А теперь собрались назад во Францию? — Он подразумевал Париж, в общем и целом верно. Однако она отрицающе повела головою.

— В Нью-Йорк. Я бываю в Париже однажды в год, в летнее время.

Он закивал с улыбкою.

— Красивый город. Я однажды прожил там полгода и влюбился в него.

— Да? — Рафаэлле это явно было приятно услышать. — Значит, вы говорите по-французски?

— Не ахти как. — Вновь вернулась широкая мальчишеская улыбка. — Уж точно не так отменно, как вы по-английски.

Тут она тихо засмеялась, вертя в руках книгу, купленную в аэровокзале, на которую указал теперь глазами Алекс:

— Вы много ее читали?

— Кого?

— Шарлотту Брэндон.

Рафаэлла кивнула утвердительно:

— Люблю ее. Прочла все книги, которые она написала. — И посмотрела на него, словно бы извиняясь. — Знаю, не очень-то серьезное это чтение, но изумительное, для того чтобы отвлечься. Откроешь любую ее книгу, и сразу погружаешься в мир, который она описывает. Наверно, такого рода литература представляется мужчине пустяковой, зато… — не сознаться же ему, что эти книги спасают ее, сберегая рассудок в эти последние семь лет, еще подумает он, будто с разумом у нее неладно. — Зато она очень увлекательная.

Алекс улыбнулся совсем доверительно:

— Знаю, знаю, я ее тоже читал.

— Да ну? — Рафаэлла глянула на него по крайней мере недоуменно. Книги Шарлотты Брэндон вроде бы не того пошиба, чтобы составить чтение для мужчины. Джон Генри наверняка не стал бы их читать. Равно как и ее отец. Те читают не беллетристику, а что-нибудь про экономику, про мировые войны. — И вам нравится?

— Очень. — Тут он решил немного продлить прежнюю игру. — Я их прочел все до единой.

— Правда? — ее огромные глаза еще больше расширились. Удивительно было ей, что адвокату такое интересно. Она с улыбкой протянула ему книгу.

— А эту успели прочесть? Она совсем новая. — А вдруг она сыскала наконец сотоварища.

Кинув взгляд на книгу, он утвердительно кивнул:

— По-моему, она самая удачная. Вам понравится. Она серьезнее некоторых предыдущих. Больше вызывает раздумий. Много и откровенно говорится там о смерти, это не просто милое повествование. Немало высказано весомого. — Он-то знал, что мать писала этот роман весь прошлый год, накануне весьма серьезной хирургической операции, и боялась, что будет он последней книгой. И постаралась вложить в нее нечто значительное. И это ей удалось. Алекс с большой серьезностью проговорил: — Автору она очень дорога.

Рафаэлла недоверчиво произнесла:

— Откуда вы знаете? Вы встречались с писательницей?

Настала короткая пауза, на лице его вновь заиграла улыбка, он наклонился к Рафаэлле и прошептал:

— Это моя маменька. — Та в ответ рассмеялась, словно серебряный колокольчик, приятнейший для слуха. — Честное слово, это так.

— Послушайте для адвоката вы очень уж несерьезный, право.

— Отчего же? — Он постарался принять обиженный вид. — Я серьезен. Шарлотта Брэндон — моя мать.

— А президент Соединенных Штатов — ваш отец.

— С чем вас и поздравляю. — Он протянул руку для пожатия, она вежливо отпустила свою ладонь в нее. Получилось крепкое рукопожатие. — Кстати, меня зовут Алекс Гейл.

— Вот видите! — снова засмеялась она. — Ваша фамилия не Брэндон.

— Это ее девичья фамилия. Мать зовут Шарлотта Брэндон Гейл.

— Вон оно как. — Рафаэлла все смеялась, не могла, глядя на него, не расхохотаться. — Вы всегда этакие байки рассказываете?

— Только совсем незнакомым людям. Кстати, волшебница, а вас как зовут?

Он сознавал некоторую свою напористость, однако отчаянно хотелось знать, кто же она такая. И преодолеть взаимную безымянность. Он желал услышать, как ее зовут, где она живет, где ее можно будет найти, чтобы в том случае, если опять она растворится в воздухе, удалось бы ее вновь отыскать.

Она чуть помешкала с ответом, потом улыбнулась и сказала:

— Рафаэлла.

Он в сомнении покачал головой, но продолжал улыбаться:

— Теперь это мне напоминает байку. Имя у вас не французское.

— Да, испанское. Я только наполовину француженка.

— А наполовину испанка? — Ее внешность подсказала ему, что это правда, иссиня-черные волосы и черные глаза и фарфорово-белая кожа, такова, по его понятиям, и должна быть испанка. Ему и в голову не пришло, что краски свои взяла она от отца-француза.

— Да, наполовину испанка.

— На какую половину? По уму или по душе? — Вопрос был основательный, и она поморщилась, запнулась в поисках ответа.

— Трудно сказать. Сама не очень понимаю. Наверно, душа французская, а ум испанский. Думаю я подобна испанке, не из особого предпочтения, скорее по привычке. Пожалуй, весь жизненный уклад отзывается в том, какова ты.

Алекс с подозрительным видом обернулся назад, потом, наклонясь к ней, прошептал:

— Я не вижу никакой дуэньи.

Она со смехом закатила глаза:

— Ой, здесь ее нет, но потом встретите!

— По-настоящему?

— Даже очень. Я если и бываю одна, то лишь в самолете.

— Это удивительно, даже интригует. — Захотелось спросить, сколько ей лет. Он предположил, что двадцать пять или двадцать шесть, и был бы удивлен, узнавши, что ей тридцать два года. — Вы не против постоянных надзирательниц?

— Иногда. Но без них, наверно, чувствовала бы себя вовсе непривычно. Я с этим выросла. Порой думаешь, что без опеки окажется страшновато.

— Почему? — Она еще более озадачила его. Уж до того отличалась от всех знакомых ему женщин.

— Тогда некому будет защитить тебя, — сказала она с полнейшей серьезностью.

— От чего защитить?

Прошло некоторое время, прежде чем она улыбнулась и вежливо заявила:

— От людей вроде вас.

Ему ничего не оставалось, как ответить улыбкой, и довольно долго они сидели рядом, каждый погрузясь в свои мысли и взаимные вопросы относительно жизни друг друга. По прошествии времени она повернулась к нему с большей заинтересованностью и оживлением во взгляде, чем можно было заметить ранее.

— А зачем вы мне насочиняли про Шарлотту Брэндон? — она никак не могла раскусить его, хоть он ей понравился, вроде бы искренен и добр и забавен и ярок, насколько она может судить.

Но вновь он с улыбкой отвечал:

— Поскольку это соответствует истине. Это моя мать, так-то, Рафаэлла. Скажите, а вас действительно так зовут?

Она сдержанно кивнула в ответ:

— Действительно так. — Но не открыла свою фамилию. Просто Рафаэлла. Ему это имя очень и очень приглянулась.

— В любом случае, она мне мать. — Он указал на ее портрет на задней стороне суперобложки, мирно поглядел на Рафаэллу, не выпускавшую книгу из рук. — На вас она произвела бы наилучшее впечатление. Она вправду замечательная.